Точнее западногерманская. Они были в восторге от идиотизма (или все же точно просчитанных комиссионных?) русских.

Вот, нашел кое-что по военным городкам.

Есть еще карты расположения городков по провинциям, но лениво сканировать, к тому же приведенные документы дают вполне четкое представление о казарменном фонде.

Важнейшие документы из периода вывода ЗГВ:

http://docs.cntd.ru/document/901736363

и
Указ Президента Российской Федерации от 04.03.1992 № 248
                              У К А З

                  ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

      О переходе под юрисдикцию Российской Федерации воинских
         формирований, находящихся на территории Германии,
           Республики Польша, Монголии и Республики Куба

     В целях   поддержания   устойчивого   управления,  обеспечения
функционирования войск,  а также социальной защиты  военнослужащих,
членов  их  семей,  рабочих и служащих бывших Вооруженных Сил СССР,
находящихся на территории Германии,  Республики Польша,  Монголии и
Республики Куба,  п о с т а н о в л я ю:
     1. Перевести   воинские   части,   соединения,    объединения,
учреждения,   предприятия,   организации,  другие  органы  военного
управления,   временно   находящиеся   на   территории    указанных
иностранных государств, под юрисдикцию Российской Федерации.
     2. На период до образования  Министерства  обороны  Российской
Федерации   подчинить   указанные   в  пункте  1  настоящего  Указа
формирования Главнокомандующему Объединенными  Вооруженными  Силами
Содружества Независимых Государств.
     3. Установить,  что   финансирование   деятельности   воинских
частей,    соединений,    объединений,   учреждений,   предприятий,
организаций,   других   органов   военного   управления,   временно
находящихся на территории Германии,  Республики Польша,  Монголии и
Республики  Куба,  осуществляется  за   счет   бюджета   Российской
Федерации.
     4. Назначить  генерал-полковника  Грачева   Павла   Сергеевича
уполномоченным   Российской   Федерации   по   вопросам  временного
пребывания и вывода войск с территории Германии, Республики Польша,
Монголии и Республики Куба.
     5. Указ вступает в силу с момента подписания.

     Президент Российской Федерации                       Б. Ельцин

     Москва, Кремль
     4 марта 1992 года
     N 248

Мало того, что расформировали 244 полк после этого случая, так и всю 27 дивизию вывели в Союз в числе первых, аж в 1991 году. А городок Шлотхайм только в конце 80-х отстроили. Дивизия прикрывала западные рубежи ГСВГ.
Мне вот интересно, как сложилась жизнь Колесникова после этого предательства? Может читает сейчас наш форум сам или дети его? Жизнь все по своим местам расставила, предатель он и есть предатель.

СОГЛАШЕНИЕ МЕЖДУ ПРАВИТЕЛЬСТВОМ СОЮЗА СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК
И ПРАВИТЕЛЬСТВОМ ГЕРМАНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ПО ВОПРОСАМ, СВЯЗАННЫМ С ВРЕМЕННЫМ НАХОЖДЕНИЕМ
СОВЕТСКИХ ВОЙСК НА ТЕРРИТОРИИ ГЕРМАНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

(март 1957 года)

В марте 1957 года в соответствии с Договором об отношениях между Союзом Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республикой от 20 сентября 1955 года и Совместным заявлением, подписанным в Москве 7 января 1957 года, в городе Берлине состоялись переговоры между Правительственными Делегациями Союза Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республики.

12 марта 1957 года делегациями Советского Союза и ГДР было подписано Соглашение между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Правитель¬ством Германской Демократической Республики по вопросам, связанным с временным нахождением советских войск на территории Германской Демократической Республики.

Ниже публикуются статьи заключенного Соглашения:

Статья 1
Временное нахождение на территории Германской Демократической Республики советских войск не нарушает ее суверенитета; советские войска не вмешиваются во внутренние дела Германской Демократической Республики и в общественно-политическую жизнь страны.

Статья 2
1. Вопросы изменения численности и дислокации советских войск, временно находящихся на территории Германской Демократической Республики, будут предметом консультации между Правительством Союза Советских Социалистических Республик и Правительством Германской Демократической Республики.
2. Районы маневров советских войск, проводимых вне мест их дислокации, согласовываются с компетентными органами власти Германской Демократической Республики.

Статья 3
Советские войска, находящиеся на территории Германской Демократической Республики, лица, входящие в их состав, и члены семей этих лиц обязаны уважать и соблюдать действующее в Германской Демократической Республике право.

Статья 4
1. Лица, входящие в состав советских войск, находящихся на территории Германской Демократической Республики, носят присвоенную им форму, имеют и носят оружие в соответствии с порядкам, установленным в Советской Армии.
2. Транспортные средства советских воинских частей должны иметь четкие отличительные знаки. Отличительные знаки устанавливаются командованием советских войск, и их образцы сообщаются компетентным органам.
3.Немецкие органы признают имеющими силу, без испытания и платы, шоферские права, выданные компетентными советскими органами лицам, входящим в состав советских войск, находящихся на территории Германской Демократической Республики.
4. Органы советских войск осуществляют надзор за безопасностью движения допущенных ими к эксплуатации автотранспортных средств.
5. Транспортные средства советских войск соблюдают правила движения, действующие в Германской Демократической Республике.

Статья 5
В отношении наказуемых действий, совершенных лицами, входящими в состав советских войск, или членами их семей на территории Германской Демократической Республики, как общее правило, применяется немецкое право органами Германской Демократической Республики.

Статья 6
Постановление статьи 5 настоящего Соглашения не применяется:
а) в случае совершения лицами, входящими в состав советских войск, или членами их семей наказуемых действий пропив Союза Советских Социалистических Республик, а также против лиц, входящих в состав советских войск, или членов их семей;
б) в случае совершения лицами, входящими в состав советских войск, наказуемых действий при исполнении служебных обязанностей.
По делам, указанным в пунктах «а» и «б», применяется советское право органами Союза Советских Социалистических Республик.

Статья 7
Компетентные советские и немецкие органы могут взаимно обращаться друг к другу с просьбой о передаче или принятии юрисдикции в отношении отдельных дел, предусмотренных статьями 5 и 6. Такие просьбы будут рассматриваться благожелательно.

Статья 8
В случае совершения наказуемых действий против советских войск, находящихся на территории Германской Демократической Республики, а также против лиц, входящих в их состав, виновные в этом лица будут нести перед судебными и другими компетентными органами Германской Демократической Республики такую же ответственность, как и за наказуемые действия против вооруженных сил Германской Демократической Республики и лиц, входящих в их состав.

Статья 9
1. Компетентные советские и немецкие органы будут оказывать друг другу всякого рода помощь, включая правовую помощь, по вопросам преследования наказуемых действий, указанных в статьях 5, 6 и 8 настоящего Соглашения.
2. Принципы и порядок оказания помощи, о которой идет речь в пункте 1 настоящей статьи, равно как помощи при производстве гражданских дел, возникающих в связи с нахождением на территории Германской Демократической Республики советских войск, будут установлены по согласованию между компетентными органами Союза Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республики.

Статья 10
По просьбе .компетентных государственных органов Германской Демократической Республики лицо, входящее в состав советских войск, виновное в нарушении немецкого права, будет отозвало с территории Германской Демократиче¬ской Республики.

Статья 11
Правительство Союза Советских Социалистических Республик согласно возмещать Правительству Германской Демократической Республики материальный ущерб, который может быть причинен учреждениям и гражданам Германской Демократической Республики или гражданам третьих государств, находящимся на территории Германской Демократической Республики, действиями или упущениями советских воинских частей, а также отдельных лиц из их состава или членов семей этих лиц. Размер ущерба, в отношении которого не будет достигнуто договоренности между заинтересованными сторонами, определяется:
а) в случае, если этот ущерб причинен действиями или упущениями советских воинских частей или лиц из их состава при исполнении служебных обязанностей, — представителями Смешанной комиссии на основании предъявленных претензий и с учетом постановлений немецкого права;
б) в случае, если этот ущерб причинен в результате действий или упущений, совершенных лицами из состава советских войск не при исполнении служебных обязанностей, а также в результате действий членов семей этих лиц, — судами Германской Демократической Республики на основании предъявленных претензий и постановлений немецкого права.

Статья 12
Правительство Германской Демократической Республики согласно возмещать Правительству Союза Советских Социалистических Республик материальный ущерб, который может быть причинен находящимся на территории Германской Демократической Республики советским войскам, отдельным лицам из их состава и членам их семей действиями или упущениями учреждений или граждан Германской Демократической Республики. Размер ущерба, в отношении которого не будет достигнуто договоренности между заинтересованными сторонами, определяется в том же порядке, который установлен в статье 11 настоящего Соглашения.

Статья 13
Договаривающиеся Стороны производят возмещение указанного в статьях 11 и 12 ущерба в течение трех месяцев после соответствующего решения Смешанной комиссии или вступившего в силу решения компетентного суда Германской Демократической Республики.

Статья 14
Положения статей 11, 12 и 13 применяются также в отношении претензий о возмещении ущерба, возникших после вступления в силу Договора об отношениях между Союзом Советских Социалистических Республик и Германской Де¬мократической Республикой от 20 сентября 1955 года и неудовлетворенных до вступления в силу настоящего Соглашения.

Статья 15
Правительство Германской Демократической Республики сохраняет за советскими войсками право пользования казарменными городками, аэродромами, учебными полями, полигонами с оборудованием и установками, жилыми и другими зданиями и сооружениями, земельными участками, железнодорожными подъездными путями, средствами транспорта, почтовой, телеграфно-телефонной и радиосвязью, а также пользования электроэнергией, коммунальными торговыми услугами, строительными услугами и другими материальными и производственными услугами, которыми пользуются советские войска к моменту подписания настоящего Соглашения. Порядок и условия пользования советскими войсками вышеуказанными объектами и средствами, а также всякого рода услугами, определяются особыми соглашениями компетентных органов Договаривающихся Сторон.

Статья 16
Строительство для нужд советских войск зданий, аэродромов, дорог, мостов, постоянных сооружений, радио- и телеграфно-телефонной связи требует согласия компетентных государственных органов Германской Демократической Республики.

Статья 17
1. Используемые советскими войсками объекты и средства, упомянутые в статье 15 настоящего Соглашения, по миновании надобности будут переданы Германской Демократической Республике без какого-либо возмещения с ее стороны затрат, произведенных Союзом Советских Социалистических Республик в связи со строительством, ремонтом или реконструкцией таких объектов и средств.
2. Вопросы, связанные с передачей объектов и средств, упомянутых в статье 16 настоящего Соглашения, будут определяться особыми соглашениями.

Статья 18
В случае угрозы для безопасности советских войск, находящихся на территории Германской Демократической Республики, Главное командование советских войск в Германской Демократической Республике может принимать меры для устранения такой угрозы при соответствующей консультации с Правительством Германской Демократической Республики с учетом создавшейся обстановки и мер, принимаемых властями Германской Демократической Республики.

Статья 19
Для разрешения вопросов, связанных с применением настоящего Соглашения, создается Смешанная советско-немецкая комиссия, в состав которой каждая из Договаривающихся Сторон назначит трех представителей, причем при принятии решений будет действовать принцип единогласия Сторон.
Смешанная комиссия выработает для себя Положение.
Местопребыванием Смешанной комиссии будет город Берлин.
В случае, если Смешанная комиссия не сможет разрешить переданный ей вопрос, этот вопрос будет разрешен дипломатическим путем в возможно более короткий срок.

Статья 20
1. «Лицами, входящими в состав советских войск», являются:
а) военнослужащие Советской Армии;
б) гражданские лица, являющиеся советскими гражданами и работающие в частях советских войск в Германской Демократической Республике.
2. «Членами семей лиц, входящих в состав советских войск», являются:
а) супруги;
б) не состоящие в браке дети;
в) близкие родственники, находящиеся на иждивении этих лиц, поскольку упомянутые супруги, дети и родственники являются гражданами Союза Советских Социалистических Республик.
3. «Местом дислокации» является территория, выделенная в распоряжение советских войск, включающая места расположения воинских частей с учебными полями, стрельбищами, полигонами и другими объектами, используемыми этими частями.

Статья 21
Настоящее Соглашение подлежит утверждению в соответствии с законодательством Договаривающихся Сторон. Оно вступит в силу в день обмена нотами о произведенном утверждении.

Статья 22
Настоящее Соглашение в соответствии с Договором об отношениях между Союзом Советских Социалистических Республик и Германской Демократической Республикой от 20 сентября 1955 года остается в силе на время нахождения советских войск на территории Германской Демократической Республики и может быть изменено по взаимному согласию Договаривающихся Сторон.

• Опубликовал Pretich July 13 2014 • В История России и СССР

вот как раз это управление и имело непосредственное отношение к различным "темным" схемам реализации собственности,перечисленной в этом документе. "Погрели" руки,многие...

Тарнакин Александр Борисович
Мои воспоминания о пребывании в ГДР

Даты жизни: 05.07.1960 -- 09.08.2013

  Предисловие
  Именно так назывался альбом, выпускавшийся в ГДР для солдат-дембелей, да и вообще для тех, кто хотел в фотографиях и рисунках остановить прекрасные моменты детства, юности, молодости, проведённые в Германии. Сегодня очень хороший человек подтолкнул меня выставить этот материал. Я и сам чувствовал в этом потребность, а сейчас просто нашёлся повод.
 
Приезд.
  Наверное, самое сильное впечатление о Германии, остающееся на всю жизнь, это то, которое получаешь в день приезда.
  Осень... Промозглая, сырая погода. Дымка плотного белого тумана, из которой, если бы возможно сжать руками, можно было бы выдавить воду. И этот туман повсюду. В лесах, мимо которых мы проезжали с магдебургского вокзала в хальберштадтский военный гарнизон, в маленьких немецких городках и деревушках, в пустых полях, вдоль которых мы проехали основную часть пути.
  Я всегда думал, что природа в Германии просто обязана разительно отличаться от русской. И вдруг, я вижу здесь такие же берёзки, которые, по моему глубокому убеждению, должны вязаться лишь с прилагательным "русские"; такие же обширные поля, с которых месяцем ранее убрали урожай и вспахали на весну; такой же воздух, в котором соотношение кислорода и азота абсолютно идентично родному, русскому. Вроде, как и не уезжал никуда. Впрочем, нет. Был такой момент, когда приходило осознание, что уезжаешь из Союза. Это, когда в Бресте нужно было на несколько часов выйти из поезда для того, чтобы состав переставили на новые узкоколейные колёса. Этот знаменитый брестский зал ожидания, где пассажиры пережидали время, ресторан при вокзале, в котором, наверное, обедали все уезжающие и приезжающие. В то время в зале ожидания было очень много еврейских семей, получивших разрешение на выезд за границу, цыган, за которыми нужен был глаз, да глаз. Ощущение пересечения миров усиливался вечно снующими по вагонам пограничными и таможенными нарядами. Чего они у нас искали? А уже, когда поезд шёл по территории Польши, в купе стучали услужливые паны-поляки, предлагавшие всевозможные галстуки, наборы рюмок и бокалов, эротические игральные карты. В свою очередь, сами поляки были очень охочи до советских рублей и до золота. Весь этот "товарообмен" представлялся мне некой взрослой игрой, смысл которой до меня не доходил....
  И вот, наконец, Хальберштадт. Военный городок. Какое-то всё чужое, мрачное....
  Одноэтажный домик из белого кирпича с двумя подъездами. Двухкомнатная квартирка. Из окна вид на автодром, а, проще сказать, голое поле. И всё тот же белый туман. Отец дал мне в руки большую монету в пять марок. Она показалась мне очень тяжёлой, на неё, наверное, можно купить всё, чего только душа пожелает. Понятное дело, что пацану в первую очередь охота обследовать улицу, весь военный городок. Ведь я дитя таких городков, и этот был далеко не первым.
  Оказалось, что наш дом был на самом отшибе самого городка и соседствовал лишь с казармами третьего танкового батальона, в котором служил мой отец. Весь "бомонд" сосредотачивался вокруг футбольного поля - солдатский клуб, ДОСы (дома офицерского состава), казармы, магазинчики.... Вот магазинчики меня и заинтересовали в первую очередь. У меня же целых пять марок! Захожу в продовольственный магазин, как в храм.
  Ну, нельзя же так убивать советского человека обилием и качеством товара!!! Всё такое миленькое, миниатюрно упакованное, приятно пахнущее. Я даже не знал предназначения большинства предметов, ибо все надписи на немецком языке. Но пахло теми запахами, название которых могу озвучить лишь сейчас. Это ваниль, это корица, это терпкий устойчивый запах сигар, это запах тех фруктов, которые по определению не имели права на существование в это время года. На витрине сигареты. Слева немецкие, справа советские. Цены равны, но немецкие названия ласкают слух. "Juwel","F-6", "Duett", "Kabinet" ... А вот и водка. Ихняя "Луникопф" (0,75 л) по 13 с полтиной. Наша "Столичная" (0,5 л) по восемнадцать марок. Да, бог с ней, с водкой. Это я так, для сравнения. Я ж тогда и не баловался ей. Наклейки на бутылках больно симпатичные. А вот и жвачки! Вот то, о чём грезят все дети в Советском Союзе! Выбор небольшой, но они есть! Вспотели ладошки, зажавшие монету в пять марок! А всё равно вышел, ничего не купив. Времени теперь предостаточно.
  Друзья
 
  Формирование дружеских кругов в Германии происходит специфически. Тут абсолютно не имеет значение, какой служебный пост занимает родитель, хотя все знают друг про друга всё, чей отец и кем служит. Конечно же, при первой встречей происходит "обнюхивание" - откуда приехал, в каком классе учишься, куришь ли и проч. Вообще, модель мальчишеского микроклимата скопирован с армейского. И тут получается смесь. Во-первых, учитывается, сколько времени живёшь в Германии. Во-вторых, и это главное, в каком классе учишься. Понятное дело, что кто старше, тот и авторитетнее. Ну, прямо, как в армии. Я приехал шестиклассником. Меня с явным превосходством приняли к себе в компанию семиклассники Валера Заярный и Серёга Мусорин. Заводилой был Валера. У него к тому времени уже пробивались лёгкие чёрные усики, он по комплекции мог вполне сходить даже за восьмиклассника, но, как я уже сказал, этот признак не являлся фактором лидерства. Поэтому существовало ещё и высшее общество - восьмиклассники. Но мы редко проводили время в их обществе. Видимо, потому, что там было не очень много мальчишек, а те, что были, больше времени уделяли учёбе. Впереди были выпускные экзамены.
  Моё знакомство с Валерой Заярным и Серёгой Мусориным состоялось в солдатском клубе. Коню понятно, что не в библиотеке и читальном зале. Были такие закоулки в клубе, где можно было в полумраке посидеть, побегать, покурить, поболтать. После "собеседования" я пришёлся ко двору, в первую очередь, тем, что курил, принёс с собой отцовские сигареты, привезённые с Союза. Как сейчас помню, это были болгарские сигареты без фильтра, то ли "Шипка", то ли "Солнце".
  Основной костяк нашей "банды" составляли Валера, Сергей Мусорин, Сергей Чистяк, Виталик Безырганян. Никто из взрослых никогда не задумывался, как организовать досуг своих детей. Поэтому нам приходилось самим развлекать себя. Даже сегодня я не испытываю угрызений совести от того, как мы совершали набеги на немецкие дачные дома. Надо отдать должное, мы никогда не воровали то, что находилось непосредственно в домах. Мы предпочитали всё, что растёт на огородах, в садах. Немцы жаловались командованию части, но поймать нас было невозможно. Мы прекрасно владели приёмами "стоять на стрёме" и выполняли команду "Атас". Наверное, нигде больше я не едал столько вишни и черешни. Нам нравились необычные места в военном городке, такие, которых мы не встречали в Союзе. Например, в сырую и холодную погоду мы собирались в подвале - кочегарке одного из ДОСов (домов офицерского состава). Нам нравилось вдыхать этот новый для нас, необычный запах горящего угля, а, вернее, брикетов спрессованного то ли угля, то ли торфа. Этими фигурными чёрными брикетами топилась всё Группа Советских Войск в Германии. Мы с удовольствием помогали кидать уголь в топку солдатику-кочегару, играли на каких-то тряпках в карты, курили сигареты под названием "Охотничьи". Неприметным атрибутом таких тусовок обязательно был транзистор или "ВЭФ-201", или "ВЭФ-202", или "Океан", принесённые кем-то из пацанов. Слушаемые радиостанции тоже были специфическими. Если иностранное, то "Радио Люксембург", которое выдавало самые последние западные хиты. Если русское, то "Радио Алдан", которое, не переставая и без остановок, передавало русские песни. В крайнем случае, могли послушать и радиостанцию "Волга", Это официальная радиостанция ГСВГ, по которой говорили красивые и правильные слова про Родину, отличников боевой и политической подготовке. Это, может, и раздражало, но иногда и простое мурлыкание транзистора вполне устраивало.
  Иногда могло нахлынуть романтическое настроение, при котором рождались и воплощались, ну, совершенно необычные планы. На овощном хранилище военного городка, по холодной осени, на продуваемой открытой площадке собираются под вечер вся "банда". Чтобы попечь картошечки (благо, картошка рядом под соломой) и попеть песни под.... Вот ни за что не догадаетесь, под какой музыкальный инструмент! Под аккордеон!!! Всё дело в том, что среди нас два человека замечательно играли на этом инструменте - Виталик Безырганян и Серёга Чистяк. А на гитаре в то время никто не мог играть. И вот под картошечку печёную и без всякой водочки (а это значит вполне искренне) лилось над овощехранилищем не совсем стройное пение:
  Дым костра создаёт уют
  Искры гаснут под облаками
  Пять чудаков о любви поют
  Чуть охрипшими голосами...
 
  Там ещё дальше были такие строки, которые выражали наши ещё не сформировавшиеся потребности в женском обществе:
  Ты ещё спишь, но так хороша,
  Боюсь потревожить твой сон прекрасный,
  Еле ступая и чуть дыша
  Привожу в порядок твоё школьное платье
 
  На сегодняшний день эти слова мне представляются простым набором слов, а тогда, пожалуй, это были, якобы, чужие слова, но подспудно выражающие то, чего нам так не хватало в жизни.
 
 
  Вообще, несмотря на скудность возможностей, в окрестностях военного городка было много таких мест, в которых мы проводили много своего времени, и куда я с удовольствием вернулся бы сегодня. Хотя бы на день. Я бы очень хотел пройти той дорогой, которая ведёт мимо старого, зарытого в землю танка Т-34, мимо древнего паровоза, забытого кем-то на опушке леса, к двум горкам из песчаника, расположенным в глубине леса. Сколько надписей было оставлено задолго до нас, нами и теми, кто жил после?! Я только забыл название тех горок. Может, кто и напомнит...
   Девочки
 
  Мне кажется, я помню их всех. Это был другой, отличный от мальчишек, мир. Какое-то внутреннее стеснение не позволяло в то время сделать общение более тесным между миром девчонок и миром мальчишек. Симпатии без сомнения были. А вот способа их выражения, увы, не находилось. Видимо, по этой причине лишь спустя тридцать с лишним лет, когда я одной "девушке" сказал, что был в неё влюблён, получил ответ, что она об этом даже не догадывалась. Вот она какая - "сопливая" любовь....
  Время от времени мы придумывали какие-то совместные игры, походы в лес. Но основное общение ограничивалось ездой в школьном автобусе, переписыванием домашних заданий (всем известно, что девочки умнее и усерднее), перебрасыванием записок в классе с парты на парту. А память не только не стирается, она становится более рельефной, более выпуклой. Я с большой теплотой вспоминаю Таню Жукову, Таню Чернышеву, Наташу и Лену Зачупейко, Аллу Гранину, Свету Голубеву, Иру Полякову.
  Правда, не уверен, что могу рассчитывать на взаимность...
 
Наши проказы.
 
  Вообще-то, у нас всегда была неиссякаемая фантазия на всякого рода проделки. А, если принять во внимание, что досугом ребятни в полку абсолютно некому заниматься, то пределов нашим проказам установить некому было. Пожалуй, самым безобидным препровождением времени была игра в "стукалочки". Представим себе тихий и тёмный осенний вечер, когда в домах собирались семьи, приходили со службы мужья, прилежные девочки заканчивали делать уроки на завтра. Тут и наступало наше время. К окну на первом этаже прикреплялась пластилином обыкновенная нитка, к которой на расстоянии 5-7 сантиметров от места крепления привязывался грузик, ну, скажем, в виде болтика или гаечки. Затем ниточная катушка разматывалась на всю длину. Получалось приличное расстояние в 50-60 метров. Можно было дёргать. Теперь, представим себя внутри квартиры. Монотонный, достаточно громкий стук по стеклу поначалу просто мешал вести тихий семейный разговор. Затем нервы начинали сдавать у хозяев квартиры. Выбегал разъярённый хозяин. Пройдя вдоль своих окон и не найдя источника звука (нитка же высоко протянута, да и в темноте её и не увидишь никогда), мужик возвращался домой. Итак раз десять. Наконец, секрет разгадан; нитка и грузик найдены, со звериным рычанием разорваны в клочья и выкинуты в темноту. Но разве потеря приспособлений могут идти в сравнение с ничем не описуемым восторгом от проделки. Видимо, тогда ещё остались в памяти общечеловеческие умозаключения - "Если тебе плохо, значит, кому-то хорошо" Девчонки, конечно же, догадывались об авторах этих приколов, да разве они продадут своих пацанов?
  На инженерном складе полка работал один солдатик, который в ожидании Дембеля очень нуждался в офицерских пуговицах, на свой будущий парадный мундир. А мы нуждались в новых приключениях. За энное количество пуговиц можно было сменять взрыв-пакеты, имитационные мины ИМ-82 или ИМ-100, где цифра говорит о калибре, а, значит, и о громкости взрыва. Набрав этой пиротехники, мы отправлялись на просёлочную дорогу, где часто проезжали немецкие машины. Наверное, мы испытали ощущения партизан-подрывников времён Отечественной войны. Едет ничего не подозревающий немец, думая, что война давным-давно закончилась. А тут мы, отряд имени Павлика Морозова. Правильно отмерянный и отрезанный кусок бикфордова шнура, соединённого с детонатором, гарантирует разрыв ИМ-82 прямо под колёсами автомобиля. К сожалению, мы не имели возможности своими глазами увидеть весь ужас в глазах немца и почувствовать распространяющийся запах животного страха, ибо согласно закону жанра, спешно покидали поле боя.
  Но также органично, как в романе Льва Николаевича Толстого, тема войны плавно перетекала в тему мира. Подобно медведю в берлоге, просыпающемуся по весне, в нас пробуждался интерес к женщинам. Интерес смутный, неконкретный, возникший отчасти с возрастом и отчасти от тех телепередач, которые шли на немецком ТВ.
  Узнал кто-то из нас, что в немецких аптеках продаётся некая микстура под названием "Контариус". Теперь-то я знаю, что основой этой микстуры является шпанская мушка, которая, якобы усиливает половое влечение у женщин.. Но раз за это средство авторам никто не предлагал Нобелевскую премию (по примеру Виагры), значит, и средство, наверное, было так себе. Мы решили испробовать этот "Кантариус" на наших девчонках. Мысленно уже рисовали себе картину, как они нас домогаются, а мы гордо воротим носы... Итак, как будем давать? Какой-то умный переводчик прочитал, что со спиртными напитками давать бесполезно. Почему-то пришла мысль вколоть жидкость шприцом в конфету. Пошли в медсанбат, солдатик-фельдшер понял всё на лету и приступил к процедуре. В этот момент в процедурку зашёл комбат. Мы спинным мозгом чувствовали, что он нас расколет, как Мюллер Штирлица, а посему дёрнули во весь дух из здания. И во время прыжка с крыльца я неловко поставил руку и почувствовал нестерпимую боль. Как оказалось позднее, это был закрытый перелом руки. Так женский вопрос на заре моей юности повернулся ко мне задом. Но в тот момент предвкушение результата снизило болевой порог. "Заряженные" (или "заражённые"?) конфеты были на руках. Ищем девчонок. Вон они, взявшись под руку, гуляют вокруг стадиона.
  - Привет, девчонки! Конфеты хотите?
  Никогда до этого мы им не предлагали конфет. Предложение выглядело лукавым и провокационным. Но отказываться? С чего бы это? Микроскопические дырочки от инъекций можно было разглядеть лишь при большом желании. А его как раз и не было. И вот девичьи зубки вонзились в наши (шоколадные!!!) конфеты. Хрум-хрум. Съели. Ждём. Проходит десять минут, пятнадцать.
  - Ещё хотите?
  - Давай.
  Вообщем, съели они все конфеты. Никакой реакции. Что-то никто не бросается в объятья. Разве что ещё б от конфет не отказались бы. И вот тут я почувствовал, как дико болит моя рука. Далее, как у Никулина. Гипс, короче. Он мне ещё долго напоминал о моей бестолковости.
   Хальберштадт - Квармбек
 
  Каждое утро, осенью, зимой и весной, кучковались возле КПП стайки школьников от пятого до восьмого класса в ожидании двух автобусов "Прогресс". Эти автобусы приезжали к семи с четвертью, забирали учеников и ехали в школу. Так начинался учебный день тех, кто жил в военном городке Группы Советских Войск в Германии на окраине немецкого города Хальберштадт. До приезда автобусов старшеклассники успевали покурить за зданием проходной. Малышня садилась в один автобус, старшие в другой. Автобусы не успевали прогреться, и народ тесно жался друг к другу - самые старшие на заднем сиденье-"Камчатке", помоложе группировались поближе к выходной двери. Водитель - солдат, на памяти всё один и тот же - Саня Сляднев. Обязательное условие - наличие старшего машины, как правило, прапорщика или младшего офицера. В Германии так положено. Если попадался добрый и хороший, можно было уговорить помедленнее ехать, чтобы опоздать к первому уроку. Это было прикольно. Но в любом случае, путь от Хальберштадта до Квармбека был хоть и привычен, но увлекателен. Народ сам придумывал себе лёгкие игры. Например, если увидел "труповозку" - характерный микроавтобус с затонированными стёклами, нужно было зажать пальцы в кулак, загадать желание, и, лишь увидев по дороге "очкарика", дунуть и разжать кулак. Желание должно сбыться. Диким криком сопровождается невыразимая радость, если железнодорожные переезды в момент следования автобуса оказываются закрытыми. Немецкая дисциплина проявляется в том, что шлагбаум опускается задолго до прохождения поезда, и это обстоятельство косвенно также может послужить причиной опоздания в школу. Кведлинбург - город, который стоит на маршруте автобусов. Было там одно старинное здание, из окна которого всегда выглядывала пожилая женщина в очках. Ну, или почти всегда. Увидеть её по пути в школу - тоже хорошая примета. И при проезде мимо этого дома вся толпа дружно прилипала к правым окнам автобуса.

Квармбек
 
  Кажется, летом 1974-го года, при переходе в восьмой класс моего отца перевели в Квармбекский гарнизон, зампотехом 9-го батальона тяжёлых танков Т-10 (ИС). Для меня это был желанный переезд. Даже не потому, что теперь не надо было, как раньше просыпаться, чтобы идти на школьный автобус. Смена места жительства, обстановки, тяга к новым впечатлениям - это вполне естественное желание любого человека. Тем более ехать надо было туда, где всё знакомо, те же друзья, та же школа... Восьмой класс самый старший в восьмилетней школе, и поэтому мы считались признанными "королями", вызывающими естественное уважение среди малышни. В то время было модно давать клички учителям по слогам имени отчества. Как в кинофильме "Республика ШКИД". Может, поэтому у меня отложилось в памяти то, что физрука и классного руководителя звали Виктор Павлович - "Викпал" Шавшин, а директора (он же историк) Виктора Николаевича "Викник" Демидов. В школе из-за малого количества учеников создалась вполне домашняя обстановка, где каждому ученику преподаватель мог оказывать должное внимание. Я думаю, во многом по этой причине учёба была хоть и не в удовольствие, но и не в тягость, несмотря на то, что к доске вызывали, чуть ли не каждый день. На первом этаже здания школы размещались лишь какие-то мастерские, где мальчики шлифовали свои трудовые навыки. Вся школа размещалась на втором этаже. Теперь, если посчитать, восемь классов это восемь помещений, да плюс учительская, плюс кабинет директора школы. В одном из торцевых помещений был спортивный зал, временами исполнявший функции актового зала, места, где проводились (как то бишь назывались) вечера... Танцы? Но уж никак не дискотеки.... Это была маленькая возможность выразить свою симпатию понравившейся девочке. Мальчишки, видимо, были перенасыщены избытком тестостерона в своём желании покрепче обнять партнёршу в медленном танце. Но благоразумные девочки ставили врастопырку свои локотки, определяя приличную дистанцию и не допуская чрезмерно откровенных объятий. В те времена в моде у девочек были исключительно короткие юбочки и платья. Это обстоятельство особенно подогревало нездоровый мальчишеский интерес.
  Надежды на то, что с переездом я обрету новые впечатления, увы, не оправдались. Как и прежде, детскому досугу в Германии взрослыми уделялось немного внимания. И поэтому этот досуг мы заполняли тем, чем могли. Был в гарнизоне узел связи, называвшийся, как сейчас помню, "КИП-102". Это место, где сидел дежурный связист, соединявший провода телефонной связи. Ну, помните, как в классическом фильме - Девушка, дайте Смольный!
   Мы с удовольствием брали на себя функции связистов, отвечая на звонки:
  - КИП 102-й слушает!
  И втыкали штекер в нужное гнездо. Голоса у нас уже прошли процесс ломки, и мы вполне походили на взрослых людей.
  Но это занятие лишь ненадолго разнообразило жизнь. Наверное, до сих пор в Квармбеке, в той части, где проживали немцы, стоит гастштет (ну кабачок по-нашему), где немецкие бюргеры проводили свои вечера. Я с высоты своего возраста всегда с восхищением наблюдал за таинством времяпровождения посетителей этого заведения. Начну с запаха. Не знаю, почему, но он был очень приятен для обоняния. Его основу составлял резкий сигарный дух, приправленный ароматом свежего пива. Немцы не закусывают пиво воблой или раками. В противном случае всё свелось бы к обычной пивнушке, которых у нас на родине было в избытке. Употребление пива представляло собой неким ритуалом, в котором присутствуют именные, красочно исполненные кружки, с необычными крышками. Такие кружки хранились в гастштете на почётной полке для постоянных и уважаемых посетителей. Я полагаю, что некоторые из них проводят здесь свои вечера не один десяток лет. Были кружки и попроще. Но даже они не шли ни в какое сравнение с кружками советского образца, с надломленными краями, и матовыми стенками от неучтивого обращения со стеклом. Приносят посетителю такую замечательную кружку или высокий бокал с ярко-жёлтым пенистым напитком и устанавливают его на круглую картонную подставку. Вопрос - зачем? Говорят, что картонный материал уменьшает теплоотдачу и не даёт нагреться пиву от тёплого деревянного стола. Но мне показалось примечательным совсем другое. Официант, или по ихнему кельнер, рисует на этой картонной подставке палочку. Сколько кружек пива за вечер выпьет бюргер, столько палочек и останется на кружочке. И перед уходом из заведения, таким образом, происходит оплата за выпитое. На этот кружочек особыми знаками можно заносить и заказанную водку, которую здесь пьют до неприличия маленькими дозами - дупельками. Кажется, один дупелёк равен двадцати граммам огненной жидкости. Может, по этой причине увидеть вдрызг пьяного немца практически невозможно. В гастштете, при желании, можно заказать и поджаристую курочку-гриль, и ароматные баварские сосиски со сладкой горчицей. Но такие заказы, скорее, исключения из правил. Люди приходят сюда для общения, встреч с друзьями. Изо дня в день, из года в год. Бывает здесь и музыка. Не живая, правда. Для этого в углу стоит музыкальный аппарат, в который надо опустить монетку и нажать кнопочку с желаемой мелодией. Внутри что-то зашумит, через стеклянную перегородку видно, как механическая рука вынимает из пенала пластинку, ставит её на проигрыватель. По залу плывёт красивая чистая мелодия. Она не нарушает беседы, но является органичным дополнением к милому домашнему антуражу этого кабачка.
  Можно здесь поиграть и в карты. Непосвящённый, прежде всего, удивится нанесенным картинкам на картах. Здесь нет привычных знаков пик, треф и червей. Какие-то жёлуди и прочие пиктограммы. Но это не главное. Главное, что люди умеют ими играть. Это совсем не то, что в казино, в вагонах поездов, на лавках у подъезда. Здесь не проигрывают состояния, не доказывают правильность хода. Это ещё одна форма времяпрепровождения, обрамляющее основную цель нахождения в гастштете. Общение, тихая неспешная беседа. Мне иногда случалось посидеть рядом с немецкими друзьями. Я раньше никогда сильно не задумывался над тем, что им, тогдашним 50-60-летним, в пору Великой Отечественной войны было по 20-25 лет. Значит, несомненно, им пришлось повоевать. Знаете ли, последователей Эрнста Тельмана поубивали ещё при Гитлере. Под кружечку пива довелось много услышать того, что не принято озвучивать в интервью и победных реляциях. Отложились в памяти рассказы ещё непожилых немцев о боях с Красной Армией, о службе в концентрационных лагерях, о жизни в плену в глубинке России. Главное, - никакого осуждения советского режима, никакой остаточной ненависти к победителям. Я видел, что они, немцы, испытывают необходимость высказаться, нуждаются в слушателе. Зачастую, после плена они неплохо разговаривают по-русски. Иногда, вглядываясь в их глаза, вслушиваясь в их речь, я думал, что они несут в душе какую-то тяжесть, грех. Конечно же, по их словам, они не стреляли в русских, насильно призваны в молодёжные подразделения "Гитлерюгенд", похоронные или охранные команды. На худой конец, стояли на вышках в концлагерях. Размещение советских войск они воспринимали, как неотвратимое, но не такое уж обременительное возмездие за развязанную Гитлером войну. Но тогда в начале сороковых годов они свято верили фюреру, в историческое предназначение арийской расы. Они напоминали мне людей, неправильно проживших жизнь, но философски смирившихся с этим фактом.
  А на улочках Квармбека мы достаточно дружелюбно общались и с немецкой молодёжью. По имени помню лишь молодого человека по имени Герд. Может, потому и помню, что это имя напоминало мне героиню сказки "Снежная королева" Андерсена. Он с нескрываемым любопытством изучал нас, как нацию. Плохо зная русский язык, он вполне терпимо выслушивал солёные шутки моих школьных дружков, которые умирали со смеху, обучая его великому и могучему русскому мату. Герд зазывал нас в гости, накрывал нам богатый стол. А мы, в свою очередь, удивлялись бутербродам с намазанным сырым мясным фаршем. Кто кого считал диким народом, - спорный вопрос. Близкие родственники Герда жили в Западной Германии, и он частенько получал от них заморские подарки в виде джинсов, жвачек. Конечно, и в Восточной Германии продавали и джинсы, и жвачки, но разница в качестве была налицо. А ещё Герду присылали западные дойчмарки, дававшие счастливую возможность посетить "Клондайк" западных товаров - магазин "Интершоп", а, короче, шоп, где само лицезрение изобилия вызывало нездоровую дрожь. В эти дни советско-немецкая дружба была, как никогда крепка, ибо Герд великодушно одаривал нас продукцией загнивающего капитализма. Хорошо было в такие вечера посидеть на лавочке, покуривая американские сигареты, попивая какой-то божественный заграничный алкогольный напиток, имя которого даже и не сохранилось в памяти. Тема разговора органично перетекала на музыку. И тут мы с Гердом в один голос ругали и советскую и ГДР-овскую эстраду. Ну, разве могут сравниться "Голубые гитары" (это хорошо, что мы в слово "голубые" тогда не вкладывали сегодняшний смысл) и "Phudys" с "The Beatles", "Led_Zeppelin" и "Deep Purple"? В подтверждение своих слов мы доставали советские портативные магнитофоны "Весна-201" и врубали на полную громкость с таким трудом добытые записи кумиров.
 
  Магдебург
  Магдебургский интернат, это своеобразная территория необычного государства, где правят другие, отличные от общепринятых, законы. Если мне не изменяет память, в интернате проживали ученики 9-го и 10-го классов из двух отдалённых гарнизонов - Хальберштадта и Квармбека. И снова мне несказанно повезло с тем, что всех ребят я знал уже не один год. Правда, попал в интернат не первого сентября, как принято. И хоть это совсем другая история, расскажу о том, что после восьмого класса я успешно поступил в Московское Суворовское военное училище. Казалось бы, вот и началась моя военная карьера. Но нет. Отец уже вернулся в Германию для дальнейшей службы. Мать же на некоторое время задержалась в Коврове, где находилась наша квартира. И надо ж было такому случиться, что у трёх новоиспечённых суворовцев возникло желание отметить успешное поступление в училище. Далее, как в "Кавказской пленнице" - товарищ Саахов:
  - Ничего не сделал! Только вошёл...
  Три придурка были задержаны при попытке пронести на территорию училища спиртных напитков. Всю жизнь буду помнить эти две злосчастные бутылки вина - "Каберне" и "Рислинг". Уж как мы не умоляли училищных начальников, всё было без толку. Вот только родители одного из нас были уже на Кубе, другого - в Чехословакии, мой отец - в Германии. Но мать-то в Союзе. И я, чудак, сам в этом сознался. Это и решило мою судьбу. Вечерним поездом в сопровождении старшины роты я был с позором доставлен в Ковров перед изумлённые очи дорогой мамочки. Может, это было и к лучшему? Ещё два года, как два глотка свежей, свободной, да ещё и заграничной жизни. Месяц с небольшим ушёл на подготовку документов для возвращения в Германию. Наверное, я должен испытывать пожизненный стыд перед своими родителями за этот проступок? Ан, нет. Прошли годы, и я всё реже вспоминаю эту историю. Я снова живу в Квармбеке, а вот в школу ехать в Магдебург, в интернат. В интернат автобус привозит школьников по понедельникам, чтобы забрать в субботу обратно.
  Интернат - это 15 мальчиков и девочек приблизительно в равном соотношении полов. Мальчики жили в двух помещениях первого этажа, девочки - на втором. Здание интерната являлось старинным особняком в псевдоготическом стиле. Кто-то рассказывал, что он был собственностью какого-то владельца пивного завода, покинувшего Восточную Германию в годы войны. Старые и штучные (индивидуального строительства) здания мне всегда казались живыми. Высокие потолки, огромные широкие двери, теплые деревянные массивные полы, большие комнаты, старинные камины вызывали восхищение и желание всегда жить здесь. Не было ничего такого, что ассоциировалось с казармой, общежитием и даже квартирой. Умели же люди делать себе уют!
  Сразу по приезду, сбросив ненужные вещи, мы дружною толпой медленно шли в школу. А чего торопиться? Интернатовские в понедельник всегда опаздывают. Учителя на эти опоздания смотрели сквозь пальцы. Школьная жизнь протекала по школьным законам. Переходы из кабинета в кабинет, уроки, перемены, курение на переменах; осенью и весной за школой, зимой в мужском туалете. Думаю, местные нам, интернатовским, завидовали оттого, что мы на целую неделю были неподотчётны своим родителям. Увидеть наших родителей даже на родительском собрании для учителей было большой проблемой. Это обстоятельство делало нас более развязанными и раскованными. Мальчишек всегда тянуло к тому, что было запрещено. Ну, например, пить спиртные напитки. Наши родители были просто обречены давать нам с собой энное количество денег. По понедельникам мальчишки сбрасывались в общий котёл и закупали водку. Заметим, что девчонок на этот банкет не приглашали. Наступал вечер. В интернате из взрослых оставалась лишь одна воспитательница. По причине большой опасности для нравственности ночевала она на первом (мальчиковом) этаже. Ну, чтобы не допустить выхода мальчиков из здания интерната. А нам этого в понедельник было и не надо. У нас уже свои планы. "Воспиталка" неизбежно засыпала. Убедившись в этом, пацаны доставали свои запасы бутылок и закуски. С соблюдением всех правил конспирации огненная жидкость размещалась в желудки. На подвиги обычно не тянуло. Сама романтика заключалась в употреблении водки, запретном курении и разговорах ни о чём. Утренний подъём не причинял никому больших трудностей. Интернатовская повариха готовила исключительно вкусно и сытно. Или мы были менее привередливы, чем сейчас. В приподнятом настроении мы своевременно приходили на уроки. Несмотря на то, что мы были в разных классах, у нас существовала некая интернатовская корпоративная солидарность. При попытках обидеть кого-либо из наших на защиту вставали все. Десятиклассник Валера Заярный и я очень любили рок-музыку и даже играли на гитаре. В одно время школьные музыкальные инструменты хранились в интернате. Это дало нам возможность много времени отдавать занятиям музыкой. Три гитары, ударная установка, за которую садились по очереди все, кому не лень. В какофонии звуков умирала музыка, так и не успев родиться.
  Любили мы ходить в цветочную оранжерею, находившуюся вблизи школы. Там где-то среди цветов подслеповато улыбался маленький крокодильчик, внося некое разнообразие в мир флоры. В фонтанчик, где он обитал, праздные посетители бросали монетки, видимо, для того, чтобы однажды вернуться сюда. Мы, интернатовские пацаны, не оставляли им в этом никакой надежды. Один засучивал рукава рубашки, другой брал напарника за ноги и начинался "сбор урожая". Перебирая руками и не взирая на жалобно-обречённые глаза крокодила, смельчак в считанные минуты собирал всю мелочь и передавал её третьему участнику "организованной преступной группировки". И, наконец, четвёртый "подельник" невозмутимо стоял на шухере. В хорошие дни выручка составляла до десяти марок, чего вполне хватало на "оргии и разврат..." Но ближе к пятнице пустели и карманы, и фонтаны. Деньги оставались только у девчонок. Надо было видеть их торжество, когда смиренные мальчики предлагали отметить окончание учебной недели, уповая на спонсорскую помощь женской части интерната! Может быть, так и выглядят альфонсы? Но моральная сторона при достижении конечной цели меркла, как утренний Магдебургский туман....

Ссылка

Что русскому здорово, то немцу смерть.

Германия для меня не абстрактное слово и не чужая страна. Волею судеб мне пришлось провести в этой стране около пятнадцати лет. Два раза по пять лет в качестве сына офицера и ещё пять лет уже, будучи самим офицером. В моём кругозоре уже давно стёрлись параллели между Германией и фашизмом. Хотя первое воспоминание о пребывании там связано именно с этим.
Отец вместе со мной, трёх или четырёхлетним чудом, ехал в немецком поезде по каким-то надобностям. Хорошо помню, что вагоны были вызывающе двухэтажными, запах кисловатых сигарет и сигар. А, главное, доброе и внимательное отношение ко мне, мальцу, со стороны немецких бюргеров. Они знали, что мальчишка русский (отец-то был в военной форме), и это обстоятельство добавляло особый шарм. Дети, по общему мнению, не имеют национальности. Они просто цветы жизни. А посему потянулись ко мне милые улыбчивые женщины и мужчины, бабушки и дедушки, протягивая конфетки, жвачки. Я некоторое время сурово оглядывал всех и, наконец, выпалил:
- Фашисты!!!
Нетрудно представить состояние моего отца, когда наступила гнетущая тишина, и сконфуженные немцы вновь вынуждены были вспомнить о своей несмываемой вине за события пятнадцатилетней давности. Но юный оккупант в моём лице не отказал себе в удовольствии собрать контрибуцию из сладостей, предложенных в первом акте действия. Впрочем, моя политическая платформа была нестойкой. Когда молодые родители однажды ушли на какой-то праздничный вечер, оставив меня одного, я, в качестве протеста, к их приходу изрисовал стены комнаты фашисткой свастикой, используя мамину губную помаду.
Старая история…. Кто меня учил этому? Точно не отец. А, может, это был результат навязчивой идеологии. Но всё-таки резиновые индейцы и ковбои, сладкие жвачки, вкусный лимонад растопили сердце юного патриота своей Родины. Германия – это хорошо!
- - - - - -
Мои последующие годы пребывания в Германии, уже в зрелом возрасте, постоянно вызывали у меня состояние де жа вю. И это связано даже не с детскими воспоминаниями. Просто казалось, что я жил когда-то в средневековой феодальной Германии. Много лет назад. В прошлой жизни.
Второй приезд в Германию совпал с последними пятью годами учёбы в школе.
На смену любви к игрушкам пришёл нездоровый интерес к сигаретам “F-6”, “Cabinet”, “Juwel”, “Dueet”, к напиткам “Lunikopf”, “Korn”, “Abricotbrendy”. Это даже нельзя назвать гибелью здоровой молодёжи. Это был тот элемент жизни, который не был знаком любому советскому человеку. Не случайно считалось, что служба за пределами Родины, была неким раем для любого смертного.
В общении с немцами, нашими ровесниками, всегда хотелось их чем-то поразить, удивить. Несмотря на многолетнее пребывание наших войск в ГСВГ, русская душа до самого вывода так и не была понята немцами. А мы, русские пацаны, старались поддерживать расхожее мнение, что славяне не пьют из их маленьких двадцатиграммовых “дупельков”, что славяне обожают женщин, независимо от их национального происхождения, что славяне любят скорость, как на дороге, так и в постели. Для них не существует пределов выпитого, съеденного. Вообщем, надо соответствовать мировым стереотипам.
Однажды, во время немецкой молодёжной дискотеки, нагрянули к ним в гости русские школьники. О! Какой прекрасный повод пообщаться и закрепить советско-немецкую дружбу-Freundschaft стаканчиком шнапса! Другие напитки, как известно, русские не пьют. Куплена бутылка водки за счёт принимающей стороны.
- Сколько можно выпить? - спрашиваю я, как “глава советской делегации”
- А сколько можешь, - смеясь, ответили наши новые немецкие друзья.
Тут я почувствовал, что на кону стоит престиж Союза Советских Социалистических Республик. А мне выпала великая честь защитить честь Родины. Как-то на спор мне удавалось выпить бутылку воды без отрыва….
- Ну, прощай, разум!
Все полкилограмма огненной жидкости были эффектно перемещены из стеклотары в мой ужаснувшийся желудок. “Детский организм” обещал революцию в ближайшие часы. Но произведённый эффект стоил того. Немецким пацанам стала понятна причина поражения их дедов во время Великой Отечественной войны. Сославшись на неотложные дела, “советская делегация” убыла по направлению к своему военному городку. И неважно, что к воротам городка меня несли на руках. Зато немцы перед гипотетическими военными действиями не раз подумают, с чем к нам идти: с мечом (от чего отговаривал ещё Александр Невский) или всё-таки с ящиком хорошего шнапса.
…Я всегда мечтал приехать в Германию уже офицером, побывать в школе, поискать на её стенах свои старые надписи, попытаться найти своих старых немецких дружков. Отчасти мои мечты сбылись. Приехал, побывал. Ностальгия разобрала. Но это телячьи нежности.… Как никак командир разведывательной роты. Не до сантиментов. Служилось в кайф. Но по прежнему неудержимо хотелось доказывать хоть самому себе, что русская нация не вписывается в общее представление о ней у местного населения. По-разному выпадала возможность это проделывать.
В периоды между летним и зимним периодами обучения существовал подготовительный период, когда лениво и неспешно старшины готовят учебно-материальную базу для будущей учёбы. Поэтому читатель меня простит за то, что я, используя свои знания немецкого языка и дружеские отношения с местным населением, нашёл практическое применение пяти своим разведчикам. В Германии не пользуются большим уважением и спросом земляные работы. Поэтому мой немецкий друг предложил подзаработать на копке траншеи. Видит бог, я согласился на это не из корыстных интересов. Солдаты мои ежедневно получали за свою работу блок сигарет, ящик лимонада и бесчисленное количество баварских жареных сосисок в ароматных булочках, что по пять пфенингов. Кроме того, немец рассчитал нормы работы за час, количество рабочих часов в день, и у него получилось двадцать дней, по его мнению, шахтёрского труда, который он готов щедро оплатить, согласно их “капиталистических” расценок. Живые деньги я брать отказался, а посему вся наша работа оценилась в один цветной телевизор, электрогазонокосилку и комплект футбольной формы. Телевизор в Ленинскую комнату, газонокосилка, подтвердит каждый, кто служил в ГСВГ, вещь просто незаменимая. Ну, а в форме бойцы с удовольствием сыграют в футбол с любой голоштанной командой полка.
Работа началась и …. кончилась через пять дней.
- Ну, нет сил, товарищ капитан, растягивать эту волынку на двадцать дней. Нас бы прораб в Союзе на гражданке и за эту канитель убил бы на месте.
Немец долго приходил в себя от увиденного результата работ. Траншея, предварительно оттрассированная, выглядела так, как будто её перед сдачей ещё и отполировали. Мы его убили. Уверен, он долго будет рассказывать где-нибудь в гастштете* за пивом, какие необыкновенные, эти русские. Поэтому у них вся надежда только на технику, а мы привыкли всё больше руками.
Разведчик – романтическая профессия. Для немцев это не новость. Когда на полигоне начинаются дивизионные сборы разведчиков, в соседней деревне знают, ночью в лес лучше не ходить. Хоть приборы ночного видения имеются, а чёрт его знает, вдруг с кабаном спутают. Конечно, можно привлечь егерей для пресечения этого беспредела, но бесполезно, отмажутся. Нет, вояки они отменные. Когда идут занятия, тут всё серьёзно, и начальник разведки дивизии никому спуску не даст. Стрельбы, вождение, днём, ночью – это святое. Но в те немногие “окна”, когда на занятиях пехота, можно и расслабиться. Плох тот воин, который не умеет отдыхать. Вечером, когда отыгран один заход в преферанс, просыпается древний инстинкт – а не пора ли нам на охоту. Между полковыми разведротами существовал своеобразный конкурс, кто больше настреляет зайцев, кабанов. Выбор техники и оружия оставался за конкурсантами. Вот где в полной мере использовались последние достижения технической мысли: ночные бинокли и прицелы, пистолеты и автоматы для бесшумной стрельбы. А, главное, на чём поедем. Нормальное решение – на БРДМе, конечно. Он бесшумен, мягко идёт. Но сколько водки надо было выпить роте соседнего полка, чтобы поехать на охоту на БМП? Мы-то ладно, во время преферанса пили только за мизер. Вот и представьте, каково немцу. Не кабан страшен, выбежавший на деревенскую улицу, а ошалевшая БМП, командир которой в случае чего приложит все силы, чтобы “город подумал – ученья идут…” Нет особого желания описывать, какие виды вооружения используются для уничтожения “условного врага”, но страна может быть уверена, пушки и крупнокалиберные пулемёты не применялись, а западные рубежи Родины надёжно защищены. Полагаю, что разведка натовской группировки, что по ту сторону границы, не раз ломала голову от неразрешимой задачи – разгадать наши планы. Мы утром сами не знали, что будем делать следующей ночью.
Разведчик, как и сапёр, не имеет права на ошибку. Но для лихой гусарской выходки он просто рождён. Присвоив разведке статус глаз и ушей армии, бог развязал ей руки, ноги и мозги. Ноги отданы пехоте, мозги – штабу. А поэтому, уважаемые немецкие бюргеры, не судите строго командира разведроты за то, что он, сидя за штурвалом БМП, лихо, по-кавалерийски, на скорости 80 километров в час промчался по центральной брусчатой улице вашего ночного города. Полиция даже не попыталась остановить боевую машину. Себе дороже. Но позвонила командиру дивизии, который немедленно вместе с начальником политотдела выехал на полигон. Но разведчик не был бы разведчиком, если бы по прибытию на полигон не дал команду завести и прогреть все машины роты, якобы для подготовки к утренним учениям. Комдив, не имея аргументов и доказательств, вызвал меня на офицерский разговор, который не допускает лжи и уловок. Пришлось сознаться. Дивизионные начальники переглянулись между собой, с трудом сдерживая улыбки. Видать, вспомнили свою молодость. Трое суток ареста я получил, но это только добавило славы ночному происшествию.
Не держите на нас зла, господа немецкие фермеры за то, что в одночасье с ваших комбайнов пропали все “мигалки” – проблесковые маячки! Но зато вы бы радовались вместе с нами и гордились бы собой, когда б увидели, как празднично, подобно новогодней ёлке, на ночном марше идёт техника разведроты на блеклом фоне остального полка.
У разведки много задач. Как-то пришлось прокладывать маршрут для будущего марша полка на дальний полигон из Росслау на Либерозе (для тех, кто знает). Я с парой разведчиков, захватив с собой табличек с колышками, выехал на БРДМе, сверяя маршрут с картой и кроками. Замечательная солнечная погодка, романтическое настроение. Езда по лесу навевает мысли о вечном. Через некоторое время подъезжаем к Эльбе. Моста нет. Речка широкая в этом месте. На том берегу, прямо напротив, сидит подвыпивший немец. Видимо, тоже природой наслаждается.
- Эй, камрад, ком цу мир! (Зовёт, значит)
И поднял над собой бутылку. Думает, не подъеду. И вновь взыграло ретивое.
- Нетребин, ты после последнего плава, днище не открывал?
- Нет, товарищ капитан, всё закрыто и щели промазаны литолом.
- Ну, тогда, поехали.
Заговорщицки мигнув глазом, водитель нырнул в машину, и БРДМ плавно вошёл в воду. Немец зачарованно смотрел на приближающуюся машину. Не ожидал, наверное. БРДМ вылез из воды, которая продолжала стекать с машины, как с длинношерстной собаки.
- Вышли тут, как жар горя, тридцать три богатыря, - прокомментировал я ситуацию, - чего звал-то, камрад?
Разговор вёлся на немецком языке, который я хорошо знаю.
- Давай выпьем за дружбу между народами!
- Отчего же нет?
И тут я вспомнил свою шутку молодости. Как выпил всю бутылку и оставил в экстазе своих мимолётных друзей-немцев. Желудок уже ни чему не удивлялся. Организм давно не детский. Оценил содержимое в грамм триста пятьдесят, отказался от предложенного стакана:
- Ну, разум, теперь я не прощаюсь…
Реакция немца, как и много лет назад.
- Ну, бывай, камрад.
Но это был ещё не конец. Отъехав от немца метров пятьдесят, слышу от бойца:
- Товарищ капитан, заяц…
Я, не мешкая, достал автомат с ПБС (приспособление для бесшумной стрельбы), и, недолго целясь, выстрелил. Не должен был попасть…. Но попал. Боец сбегал, подхватил добычу, вскочил на БРДМ, и мы умчались. Рассказывай, немец, своим детям и внукам, как видел русского витязя, вышедшего из воды, хлобыстнувшего братину водки, завалившего дичь и ушедшего восвояси.
- - - - - - - - -
Мне кажется, что в следующей жизни я снова окажусь в Германии. Пока не знаю, кем. Может, лидером политического движения “Единая” или “Справедливая Германия”. Может, новым Моисеем, приведшим свой народ на землю обетованную. Но, скорее всего, всё тем же командиром разведывательной роты, с новой техникой, новым вооружением и… новыми идеями.
Держись, Германия!

ВСТРЕЧА ЧЕТВЁРТАЯ
 
   В армию меня забрали со второго курса очного отделения химического факультета Краснодарского политехнического института. Военной кафедры там не было, зато была обязательная полуторагодичная практика на предприятиях Краснодара. Я работал нижним варщиком спиртцеха Краснодарского гидролизного завода, за полгода сдал на четвёртый разряд по своей специальности. Двое суток в утреннюю смену, двое - в вечернюю, двое - в ночную, затем два днях выходных. Вот такое непрерывное производство. Из-за этого и учёба в институте была организована в две смены, лекции повторялись по вечерам для работавших с утра.
  Проводы в армию были весёлыми. Сначала провожали рабочие на заводе - начальник цеха самолично принёс две бутыли спирта. Затем домой пришли студенты из моей группы да ещё родственники из Краснодара и Марьянской.
  Курс молодого бойца мы проходили в Славянске-на-Кубани. По истечении месяца нас начали переобмундировывать - выдали вместо кирзовых яловые сапоги, заменили матерчатые пояса кожаными и т. п. Стало ясно, что отправлять будут за границу, чего многие не хотели. В нашей роте у восьми человек вдруг открылся энурез. А спали мы по три человека на двух сдвинутых койках. Можно представить себе, какие муки терпели соседи обмочившихся. Больных дубасили, таскали по врачам, кого-то даже исключили из команды отправляемых за рубеж.
  Границу с Польшей пересекали в Черняховске. На Запад шли поезда с новобранцами, на Восток - с дембелями. На стоянках мы поначалу бросались к их поездам, чтобы узнать, как там и что. Но ушлые дембеля срывали с нас новые шапки, ремни, а то и сапоги, взамен бросали своё потрёпанное обмундирование. Так что первые встречи с соотечественниками вышли нам боком и позже мы уже избегали дембельских эшелонов.
  В Польше меня поразила невероятная антисанитария, связанная с прохождением наших теплушек, где не было ни туалетов, ни умывальников. Оправляться нам приходилось под открытым небом. Составы останавливали на некотором расстоянии от станций и давали команду облегчиться всем сразу. В таких местах висела чудовищная вонь: ведь сотни поездов, ехавших в обе стороны, притормаживали здесь до нас ради того же. Меня не покидала мысль, что полякам, жившим поблизости, это было до омерзения гадко.
  В Германии нас в первую очередь доставили на громадный пересыльный пункт во Франкфурте-на-Одере, куда съехались "покупатели" - командиры частей или их замы - со всей Группы войск, чтобы выбрать нужный им "товар". Заключался этот процесс в просмотре наших учётных карточек и дальнейшем знакомстве "покупателей" с нами лично. Я приглянулся усатому майору, командиру батальона армейской разведки - наверное, потому, что у меня были разряд по вольной борьбе и полтора года институтского образования. Он соблазнял меня тем, что за время службы я научусь водить любой транспорт и делать массу других нужных "настоящему мужчине" вещей. А человек пять моих земляков-краснодарцев уже были "куплены" полковником Алексеем Ивановичем Гречко, командиром зенитной части, которого они упросили взять и меня в его полк. Не знаю, как столковались два офицера, но я оказался именно в зенитном артиллерийском полку ("зенап") в городе Гере.
   Это окружной центр на реке Эльстер в земле Тюрингия (за обилие лесов её называют "зелёным сердцем" Германии), очень красивый и ухоженный, как все немецкие города. Мне он показался старым знакомым - напоминал Виттшток, Пренцлау, Эльсталь и другие места в Германии, где мне довелось жить в детстве. Правда, в Гере предстояло провести целых три года, что мне казалось тогда вечностью.
  В часть мы прибыли в разгар карибского кризиса и, соответственно, повышенной боевой готовности Группы советских войск. Нервозность ощущалась во всём. Тех солдат срочной службы, которые отслужили три года, вместо увольнения в запас и отправки на родину задержали на четвёртый год. Они были злы до невозможности и свою злобу срывали на "салагах", а солдаты третьего года службы, которые после отъезда "стариков" сами должны были стать "дедами", не получив этой привилегии, тоже издевались над молодёжью как могли. Зато когда кризис улёгся и старослужащих решено было уволить в запас, они отмечали это событие с таким размахом, что половина Геры не спала по ночам: кидали где попало взрывпакеты, запускали сигнальные ракеты и даже взорвали капитальную кирпичную трибуну для командования на строевом плацу.
   Служили в нашем полку, как, впрочем, и в других воинских частях в ГДР, преимущественно славяне - русские, украинцы, белорусы, гораздо меньше было грузин, армян, узбеков. Кстати, узбеки наряду с украинцами зарекомендовали себя отменными служаками. Первым моим командиром отделения был узбек, сержант Суюн Бабакулович Халбаев, старшиной - украинец Лазоренко, командиром взвода - украинец, лейтенант Шкода. Напрочь отсутствовали прибалты - эстонцы, латыши и литовцы.
  Однако за последовавшие три года службы я не раз убеждался, что такая предосторожность оказывалась малоэффективной - иной раз бежали на Запад и военнослужащие "привилегированных" национальностей. Нас часто поднимали по тревоге, вывозили в засады и на дополнительные блокпосты, чтобы задерживать беглецов из нашей прославленной гвардейской армии - бывшей 62-й армии В.И. Чуйкова, которая в годы войны приняла на себя в Сталинграде главный удар немецко-фашистских войск и за героизм и отвагу была переименована в апреле 1943 года в 8-ю гвардейскую. На Запад бежали по самым разным причинам - от политических до чисто уголовных. Из перебежчиков ловили многих, но не всех. Я знаю об этом потому, что на третьем году служил писарем строевой части штаба полка и через мои руки проходила масса приказов с грифами "ознакомить весь личный состав", "довести до офицерского состава", "для сведения командования" и т. п.
   Однако первый и второй годы я служил в строевом, или, как ещё говорили, линейном подразделении - приборном взводе 4-й батареи.
  На вооружении полка состояли ЗАКи - зенитные артиллерийские комплексы, основной составляющей которых были 57-миллиметровые автоматические зенитные орудия. За это время я освоил ПУАЗО-6 - сложнейший электромеханический прибор управления зенитным огнём, СОН-9 - радиолокационную станцию орудийной наводки - и стереоскопический дальномер Д-49. Вместе с шестью орудиями они составляли зенитный артиллерийский комплекс С-60.
  Надо сказать, что названная материальная часть полка была в то время на уровне лучших зарубежных аналогов, а может, и лучшей. К концу моей службы в часть поступил новейший универсальный радиолокационный комплекс РИК-1, более известный как "Ваза".
  Полк стоял на боевом дежурстве по охране воздушного коридора из американской зоны оккупации Германии в Западный Берлин. Местом дежурства, или, как мы говорили "точкой", куда каждая батарея полка выезжала по очереди на два месяца, был город Наумбург, находившийся как раз под этим воздушным коридором. Ну а основное место дислокации части, так называемые "зимние квартиры", располагалось в Гере.
  В пригороде Наумбурга была оборудована огневая позиция: штабной блиндаж, радиолокационная станция, ПУАЗО и шесть зенитных орудий. Всё это хозяйство находилось на круглосуточном боевом дежурстве на случай отклонения американских самолётов от установленного им для пролёта воздушного коридора. Тогда объявлялась боевая тревога, все мчались на позицию. Если тревога объявлялась ночью, когда все спали, нужно было схватить одежду и, не тратя времени на одевание, лететь что было мочи к своим зениткам. Очень весело это выглядело зимой, когда сто человек, весь личный состав батареи, в одних кальсонах бежали "на передовую".
  Ширина воздушного коридора была километров тридцать. Самолёты шли невысоко, но иногда очень плотно, один за одним. Особенно часто проходили грузовые американские "Геркулесы". Чтобы отличить их от советских, на нашей "Соне" были установлены менявшиеся каждые сутки коды запросов "Я свой" и "Я свой нет". Естественно, на "точке" мы получали только второй вариант ответа. Исходные данные для стрельбы по сопровождаемой нашими приборами цели автоматически передавались на орудия, а там следящие силовые приводы обрабатывали эти данные и наводили орудия в упреждающую точку в соответствии с движением цели. И так все два месяца очередного дежурства.
  Иногда удавалось побродить по Наумбургу без увольнительных, не попадаясь на глаза патрулям из военной комендатуры. Город был небольшой, тысяч сорок жителей, сохранивший удивительный средневековый облик. Помню один из таких походов.
  Ежегодно 27 июня в Наумбурге отмечают День вишни. Это сугубо местный праздник, связанный со старинным преданием об осаде города иноземным королём. Жители спаслись лишь благодаря тому, что навстречу завоевателям вышли дети с корзинами, наполненными спелыми вишнями. Чужой король смилостивился, пожалел город. И вот с незапамятных времён в этот день устраиваются грандиозные шествия, возглавляемые детьми в рыцарском облачении. Они несут корзины с вишнями и раздают их зрителям на тротуарах. На это стоит посмотреть!
   Если время дежурства нашей батареи выпадало на июль, август или сентябрь, мы считали, что нам здорово повезло. Именно в Наумбурге, на "точке", мы могли восполнить отсутствие в нашем рационе овощей, фруктов и ягод. Квартировали мы в мотострелковом, "пехотном" полку, командиру которого, естественно, не подчинялись. А командир своей батареи уследить за всеми не мог. Посему мы группами по два-три человека совершали набеги на близлежащие сады. Опасаться приходилось только местных крестьян, которые в случае задержания сдавали солдат в советскую военную комендатуру или в местную полицию.
  Но кого же это остановит! Особенно славилось своими посадками одно из местных народных предприятий - там росли вишни, яблоки, груши, смородина и много других деликатесов. Летние месяцы были для некоторых притягательны ещё и тем, что на "точку" приходили школьницы, которым было интересно, уж не знаю по каким таким причинам, заниматься любовью именно с солдатами. Делалось это тайком, в особенности от командиров батареи и взводов.
   Отношение немцев к нам было в целом доброжелательным, хотя не исключаю, что часть людей просто хорошо скрывала свою враждебность. Не зря же при заступлении в караул в "день Х", то есть в годовщину антисоветского восстания 17 июня 1953 года, нас особо инструктировали по поводу возможных провокаций со стороны населения.
  В 1963 году, как раз на десятилетие восстания, я был в наряде, охранял склад горюче-смазочных материалов. Часа в три ночи появился проверяющий - замполит нашей части подполковник Борис Трофимович Чуксин вместе с начальником караула. Он дал вводную: "Пожар на объекте". Я перво-наперво просигнализировал в караульное помещение,затем подбежал к огнетушителю и условно изобразил тушение пожара. Чуксину это не понравилось, он скомандовал действовать по всем правилам: снять огнетушитель с противопожарного щита и следовать инструкции. Я так и сделал, но огнетушитель оказался просроченным и сработал сам по себе. Чуксина залило пеной до пояса, мне досталось не меньше. Так повышенная бдительность начальства в "день Х" обернулась конфузом.
  Однажды я ехал с нашим начальником клуба, капитаном Миротвором Николаевичем Кашинцевым, в трамвае. Капитан уступил место вошедшей пожилой немке. Она, полагая, что офицер не владеет немецким, достаточно громко сказала случайной соседке: "Свинья знает своё место". Кашинцев промолчал, но когда трамвай приблизился к остановке, потребовал, чтобы водитель подозвал постового полицейского, которому и сообщил на хорошем немецком о происшествии. Ни слова не говоря, полицейский высадил хамку.
  Случалось и по-иному. Как-то, будучи на радиостанции "Волга" в Потсдаме, я с приятелем, тоже солдатом, пошёл в парк Сан-Суси. По пути решили заглянуть в "гаштет" - кафе по-нашему. Заказали по 200 граммов шнапса и по бутылке пива. Кёльнер принёс в двух высоких кружках пиво и в двадцати стопочках по двадцать граммов шнапса. Нас такие мизерные порции удивили, но просить более подходящую посуду не хотелось. Пришлось пиво употребить не в качестве закуски, а в первую очередь чтобы освободить посуду под шнапс. Слили его в кружки и выпили без ничего, вытерев рот рукавом шинели. Собрались уходить.
  Тут к нам из-за соседнего столика подошёл пожилой немец из большой компании таких же ветеранов не знаю чего, а может, просто соседей или приятелей. На русском языке он объяснил, что его друзей удивила и что им понравилась наша манера пить помногу одним махом. Они хотят угостить нас такой же дозой спиртного. Мы не возражали.
   На сей раз кёльнер принёс по двести граммов шнапса в стаканах, пиво и по свиной сардельке. Мы произнесли "прозит" в сторону компании, выпили, закусили и покинули оказавшееся неожиданно гостеприимным заведение. Правда, после такого количества спиртного нам пришлось долго протрезвляться в Сан-Суси.
  Осматривая однажды с приятелем-солдатом тот же Потсдам, я забрёл к мосту, по которому шла граница с английской зоной оккупации. Естественно, ещё на некотором расстоянии от неё меня остановил наш патруль. Но английские танки я разглядел хорошо, да и военных полицейских, "military police", тоже. Пришлось развернуться и идти в выручавший всегда Сан-Суси.
  ... В 1963 году моей маме сделали операцию на ухе. Операция была сложная. Военкомат телеграммой попросил командование предоставить мне краткосрочный отпуск. На родной Кубани ничего за год не изменилось, если не считать возникших перебоев с хлебом и другими мучными изделиями. И это в "житнице России" - Краснодарском крае! Люди ворчали по кухням, но до открытого выступления, какое случилось там в 1961 году, дело не дошло. Отбили охоту.
  Из Германии привёз долгоиграющую пластинку "Битлз". Они только начинали входить в моду, их записи выпускались и свободно продавались в ГДР, но в Советском Союзе были практически под запретом. Новый 1964-й год встретил на обратном пути, в Москве, у однополчанина отца, подполковника Н.А. Нестерова, и поехал дальше, в Германию.
  В Варшаве, на вокзале, перед самым отправлением нашего поезда двое поляков через приспущенное вагонное окно показали нам с целью продажи свой национальный напиток - водку "Выборову". Польской валюты у нас не имелось, и мы предложили "чейндж" (обмен). У одного из соседей по купе была новая авторучка "Паркер" с золотым пером. Поляки мгновенно согласились взять её. А мы так же мгновенно решили попробовать "Выборовой". Разочарование было беспредельным. В бутылке оказалась вода, а поезд уже стучал по рельсам, удаляясь от вокзала...
  Что касается перебоев с хлебом, то чуть позднее они коснулись и наших войск в Германии. Обычно около месяца в году, когда происходила плановая замена армейского НЗ - неприкосновенного запаса, мы не получали свежеиспечённого хлеба, ни белого, ни чёрного, питались сухарями из прошлогоднего НЗ. В 1964-м ели старые сухари три месяца подряд, а затем ещё несколько месяцев обходились без белого хлеба.
  Надо ли говорить, что питание - важнейший элемент солдатской жизни, возведённый в ранг обряда. Упомянутые перебои значительно ухудшили условия нашего существования. Когда в конце срока моей службы командующего Группой советских войск генерала армии Якубовского сменил генерал армии Кошевой, одним из первых его распоряжений стал приказ наладить в частях производство хлебного кваса и поить им солдат вдоволь. Вот это был праздник!
  * * *
  Дважды в год весь полк за исключением хозвзода и дежурных подразделений выезжал "на стрельбы" на огромный Альтенграбовский полигон, где кроме зенитчиков проверяли свою боевую выучку и танкисты. Представлял он собой территорию, покрытую лесом. Просеки и дороги были сплошь изрыты танковыми гусеницами. На полях для зенитчиков стреляли по воздушной мишени -"конусу", матерчатому изделию, буксируемому самолётом на тросе длиной в несколько сотен метров. Особенно несладко приходилось прибористам на ПУАЗО, который располагался в центре батареи и соединялся силовыми кабелями с каждым орудием в отдельности. Орудия непрерывно грохотали со всех сторон, солдаты надолго глохли - у меня, например, слух остался пониженным на всю жизнь.
   Применение радиолокационных станций СОН позволило сократить расход зенитных снарядов на один самолёт (в нашем случае "конус") в десять раз. Тем не менее попадания случались очень редко. При таком успехе наводчики получали десятидневный отпуск на родину.
  Регулярные переезды на "точку", полигон и учения в начале моей службы выполнялись с помощью гусеничных артиллерийских тягачей АТЛ и АТС, которые тащили на прицепах орудия и другую технику. Великолепные немецкие дороги разрушались до безобразия. Помню, на одном из учений из-за дикой спешки какой-то тягач нашего полка, чтобы сократить путь, проехал прямо через крестьянский двор, за ним попёрли и остальные. От хозяйства осталось лишь воспоминание. Но году этак в 1964-м полк перевели на колёсную тягу - у нас появились первые большегрузные автомобили "Урал". Механиков-водителей научили управляться с новой техникой, и мы стали гонять по автострадам с гораздо большей скоростью, а главное, нанося меньший ущерб окружающей среде.
  На Альтенграбовском полигоне офицеры в свободное время уходили в леса охотиться на диких кабанов, приносили туши в часть, мы, младшие чины, их разделывали.
  Сколько-нибудь крупных населённых пунктов в зоне полигона не было, попадались только домики лесников. Однажды во время стрельб боевыми снарядами осколок пробил крышу такого домика и упал рядом с беременной женой лесника. У неё случился выкидыш, женщину забрала скорая помощь. Виновных, как и вообще в подобных случаях, установить не удалось.
   Чаще всего мы выезжали на учения в железнодорожных составах, куда грузили и всю технику. Солдаты ехали в теплушках - вагонах для перевозки скорее скота, чем людей. Зимой посреди теплушки ставили печку-буржуйку. Спали вповалку на четырёх двухъярусных полках. Питались сухим пайком, в котором главную ценность составляли сало, сахар, тушёнка и сухари. Но мы были молоды, любознательны и с удововольствием разглядывали немецкие пейзажи через единственное зарешёченное окошко или единственную, катавшуюся на роликах, дверь.
  Иногда в теплушках ехали и к месту сосредоточения войск на больших манёврах. Помню, во время грандиозных совместных учений войск Варшавского договора меня высадили в качестве регулировщика ночью в лесу, недалеко от германо-чехословацкой границы. Я простоял полсуток, указывая немецким и советским войскам, куда им выдвигаться: одним налево, другим направо. Такой концентрации военной мощи мне ни раньше, ни позже видеть не приходилось. Мимо меня с грохотом и лязгом непрерывным потоком катилась механизированная лавина из десятков, а может быть, сотен тысяч людей. Зрелище не для слабонервных.
  * * *
  За годы службы случались весьма интересные, иногда просто уникальные встречи. В середине октября 1963 года очень многие военнослужащие частей, расквартированных в Гере, вместе с жителями города встречали Юрия Гагарина.
  Это было всего лишь два с небольшим года спустя после его исторического полёта, на пике небывалой славы и популярности первого космонавта повсюду в мире. Гагарин ехал в открытой машине вместе с женой Валентиной и министром национальной обороны ГДР Гофманом, на небольшой скорости, но я успел сфотографировать его лишь один раз. В любом случае такие встречи не забываются.
  В мае 1965 года к нам приехал из Москвы эстрадный оркестр под управлением народного артиста СССР Дмитрия Яковлевича Покрасса.
   Мне было доверено поздравить знаменитого композитора-песенника после чудесного концерта. Текст я написал в стихах, целиком его не помню, приведу только маленький фрагмент.
  Позвольте же мне в этот памятный час
  От чистого сердца, без всяких прикрас,
  Сказать Вам "спасибо", приветствовать Вас,
  Солдат и поэт - композитор Покрасс.
  Покрасс прослезился и даже поцеловал меня. Затем мы беседовали с ним. Конечно, я знал, что он автор таких песен, как "Марш Будённого", "Три танкиста", "Солнце красит нежным светом", "Если завтра война", "Дан приказ - ему на запад", "Казаки в Берлине", и многих других. Но общение с ним позволило узнать и некоторые его личные особенности. Пухленький, совсем седой, заметно картавивший, он был, видимо, очень добрым, несколько слабонервным - часто пускал слезу.
  Кстати, эта наша встреча оказалась не последней. Девять лет спустя, когда у моей семьи была квартира в старинном доме на 3-й Тверской-Ямской, я возвращался с некоего увеселительного мероприятия и, будучи "под газом", попал в соседний дом, тоже старинный и точно такой же по планировке, что и наш. В нём, абсолютно там же и совершенно такая же, как наша, располагалась квартира Покрасса. Я позвонил и был несказанно удивлён, когда вместо моей жены мне открыл Дмитрий Яковлевич. Композитор, которому до кончины оставалось всего четыре года, разумеется, забыл ту мимолётную нашу встречу в Гере, но о поездке в Германию вспоминал с удовольствием.
  Была у меня и встреча с резидентом западногерманской разведки (БНД) по округу Гера, правда, встреча, так сказать, односторонняя: я разведчика видел, он меня нет. Наш "особист" капитан Гутько отобрал троих солдат, включая меня, и дал нам, по его выражению, "задание чрезвычайной важности". Полк готовился выехать на учения, технику должны были грузить на железнодорожные платформы. Ожидалось, что по единственному мосту, ведущему к вокзалу, обязательно проедет резидент, на мотоцикле или автомашине с известным капитану Гутько номером. Резидент был одним из подчинённых генерала Рейнхарда Гелена, руководителя службы внешней разведки ФРГ. Нам предписывалось замаскироваться возле моста и доложить, появлялся ли такой номер. Дежурили почти сутки и всё-таки выполнили задание: зафиксировали интересовавший Гутько автомобиль. Заодно по очереди побывали в прекрасном вишнёвом саду недалеко от моста.
  Со спецслужбами мне случалось так или иначе контактировать и раньше, думаю, потому, что я, сын офицера, вырос в армейской среде. Вероятно, сыграло свою роль и то, что я до армии серьёзно занимался вольной борьбой, получил спортивный разряд, о чём упоминал выше. Одно время, в Чернигове, моим тренером был легендарный Лев Захарович Фиргер - пятикратный чемпион СССР и восьмикратный чемпион Украины по вольной борьбе. Регулярные, очень строгие тренировки под его руководством позволили мне позже, как студенту МГУ, принять участие в Универсиаде СССР.
  Ещё до призыва в армию меня вызвали в военкомат и предложили поступить в Высшее командное училище пограничных войск КГБ СССР в Алма-Ате. Тогда я учился в краснодарском Политехническом институте, перспектива менять выбранную профессию мне не улыбалась. Я отказался. О другой подобной беседе, на пересыльном пункте во Франкфурте-на-Одере, где меня соблазняли службой в армейской разведке, читатель уже знает. После успешной "операции" на мосту в Гере капитан Гутько вызвался рекомендовать меня по окончании службы в Высшее училище КГБ в Москве. Но я даже сравнивать этот вариант с учебой в МГУ не хотел и просто поблагодарил особиста за доброе намерение.
  Однако на этом история не кончилась. За год до окончания факультета журналистики МГУ меня (предполагаю, и нескольких других отслуживших в армии студентов) пригласили в деканат на собеседование к незнакомому человеку в штатском. Он много расспрашивал о прошлых моих делах, потом предложил работать, когда получу диплом, в газете "Красная звезда". Вся моя жизнь в той или иной мере была связана с армией, и я согласился. Сошлись на том, что за оставшийся год будут подготовлены необходимые документы, а я помогу их собирать. Он взял мои координаты и оставил свои.
  Время от времени меня приглашали в главный корпус МГУ на Ленинских горах, в комнату Љ 117 на первом этаже, сразу за парикмахерской, и этот человек (не буду называть его имя) расспрашивал меня то о моих отце, матери, дедах и бабках, то о живых и умерших родителях и прародителях моей жены, даже о том, где и когда они захоронены. Его интересовали различные эпизоды трёх моих пребываний в Германии, он выяснял, насколько хорошо мне известны национальные черты немцев, их привычки, и т. п. В конце концов я уразумел, что так кандидатуры подбираются не для газеты.
  Перед окончанием МГУ меня несколько раз вызывали в Главное разведывательное управление Генштаба на улицу Куусинена, к полковникам Виктору Ивановичу Деину и Сергею Семёновичу Будённому, сыну маршала. Они предлагали мне после МГУ пройти курс обучения в Военно-дипломатической академии и для этого подписать бумагу с просьбой зачислить меня на воинскую службу в Советскую Армию. Это означало, что я добровольно связал бы себя с армией не менее чем на 25 лет. Понимал, что после целого года оформления всяческих документов отказываться надо осторожно и аргументированно. Судя по результату, сумел. Никаких бумаг не подписал.
  Распределили меня на радиостанцию "Мир и Прогресс", которая формально не подчинялась Гостелерадио СССР, хотя структурно входила в его иновещание. Фактически же её курировал Комитет государственной безопасности. Мне поручили готовить ежедневные получасовые передачи на американскую армию, воевавшую во Вьетнаме. Спецпропаганда на английском языке благодаря ретрансляторам покрывала территорию Южного Вьетнама.
  Полгода спустя меня опять вызвали в ГРУ и настаивали, чтобы я пошёл всё же учиться в Академию Советской Армии, что на Октябрьском Поле. Мол, вот, вы служите уже полгода в Гостелерадио, убедились, что зарплата на гражданке невелика, возможностей для продвижения в журналистике мало, а с нашей помощью все эти вопросы решатся. Работать будете за рубежом для нас, под "крышей" каких-либо журналистских организаций. Снова отказался, хотя до сих пор иногда думаю, что тем самым лишил себя многих интересных встреч с людьми, городами, странами.
  Однако полностью избежать всего связанного с армией не удалось. В 1976 году, в Высшей партийной школе при ЦК КПСС, пришлось повторно (первый раз - в МГУ) пройти курс военной подготовки. Потом были сборы в Псковской воздушно-десантной дивизии и, наконец, аттестация на должность заместителя командира полка ВДВ по политической части.
  ... В начале июня 1965 года произошла встреча, которая обернулась первым и последним моим романом в ГДР. В старинном замке посреди большого леса под Иеной расположился на две недели лагерь, где жили студенты русского отделения факультета славистики Иенского университета и ученики 9-го класса специализированной школы с преподаванием русского языка в Фигельсдорфе - одной из двух, существовавших тогда в ГДР. Идея организаторов лагеря заключалась в том, чтобы студенты и школьники в течение двух недель общались между собой только по-русски. Если не ошибаюсь, первым такую систему внедрил один болгарский филолог и назвал её "системой полного погружения".
  Ректорат университета обратился к советскому командованию с просьбой прислать на весь срок работы лагеря нескольких военнослужащих для помощи молодым немцам в освоении русского языка. Среди отобранных оказался и я. Целые дни мы общались с подопечными, играя вместе в волейбол и баскетбол, работая в саду, по очереди готовя еду. Вечерами танцевали (осваивали, в частности, входивший в моду танец "Летка-Енка"), пели под гитару, читали стихи или отрывки из прозаических произведений русских классиков. Немцы не преминули ввести свой "хозрасчёт" - штраф за неправильно употреблённые слова или выражения, поступавший в общую кассу. По поводу ошибок возникали весёлые споры, оштрафованные на десять пфеннигов не обижались.
  Студенты провели лермонтовский вечер, на котором показали самостоятельно снятый фильм памяти русского поэта в сопровождении магнитофонной записи стихов Лермонтова, исполненных представителями разных курсов университета, поставили на русском языке пьесу из студенческой жизни (среди персонажей был чёрт), другую - о марсианах. Было ещё множество пьес и инсценировок. Меня включили в состав жюри из шести человек для определения обладателей трёх первых мест. Я познакомился и часто беседовал с заместителем ректора университета Михаэлем Вегнесом и доцентом Герхардом Шауманном.
  Среди этого многолюдия, суеты, новых знакомств я обратил внимание на очень интересную и талантливую студентку первого курса Габриэль Майер. Красивая и статная, она прекрасно говорила по-русски, играла на фортепиано и на гитаре, знала немецкую и русскую поэзию, пела, сочиняла стихи и музыку.
   Родом Габи была из Геры, где, пока она училась в Иене, жили её родители, работавшие в акционерном обществе "Висмут". Старшая сестра училась в Эрфурте. Мы много времени проводили вместе, переговорили, казалось, обо всём на свете, тем более что по многим вопросам имели одинаковые точки зрения. Возникла обоюдная увлечённость, быстро переросшая в нечто большее. Обменялись адресами и договорились о дальнейших встречах.
  И вот, когда Габи вернулась на летние каникулы к родителям в Геру, в воскресный день она решила повидаться со мною, но вместо проходной нашего зенитного полка попала на проходную секретного полка связи. Он подчинялся только Москве, прослушивая в Западной Германии всё, что было доступно тогдашним новейшим техническим средствам в этой области.
  Габи показала мою фотографию и попросила вызвать меня к проходной. Особисты полка связи встали на уши, быстро выяснили, что я не из их "епархии" и сообщили о присутствии немки особисту нашего полка капитану Гутько. Часть солдат была на дневном киносеансе в клубе, часть "болела" на футбольных трибунах за своих, игравших с "эрэсовцами" (так мы называли солдат соседней с нами батареи реактивных миномётов). Я же гонял чаи с нашим полковым сапожником Мовляном Абдуразаковым из Узбекистана в подвале одной из казарм, где размещалась его мастерская.
  Тут раздаётся сигнал тревоги, пожалуй, первый в воскресенье за три года службы. Прекращаются все мероприятия - кино, футбол и прочее, полк сбегается на плац для общего построения. К счастью, я, выскочив с Мовляном из подвала, сразу наткнулся на замполита Чуксина. Он обматерил меня, приказал отменить тревогу и, разъяснив, что весь переполох возник из-за визита Габи на проходную, заявил, что теперь моё поступление в МГУ под большим вопросом.
  События следующего дня заставили нас забыть вчерашние треволнения. Полк подняли по настоящей, боевой тревоге и направили на учения. Габи опять была вблизи проходной (теперь уже нашего полка), мы махали друг другу руками, прощаясь, как оказалось, навсегда.
  Правда, ещё в студенческом лагере мы уговорились, что, если я поступлю в МГУ, она переведётся на филологический факультет Московского университета и мы будем вместе - филфак располагался в здании на Моховой над факультетом журналистики. Адрес для переписки я оставил Габи родительский, краснодарский. И она писала мне почти год, но моя мама была против нашего знакомства и писем мне не пересылала, о чём рассказала лишь годы спустя. Осталось в памяти последнее моё стихотворение, посвящённое и подаренное Габриэли.
  Вновь над Герою жгучее солнце встаёт
  По бессмертным законам инерции.
  Габриэль... Габриэль... Всё моё - всё твоё:
  И любовь. И надежды. И сердце.
  Для любви нет границ, нет ни наций, ни рас.
  Нас любовь на Земле возвышает.
  Почему ж я молчу? Ведь слезинка из глаз
  На ресницах твоих высыхает...
  * * *
  За время службы я не раз бывал в Потсдаме, где располагались редакции газеты "Советская Армия" и радиостанции "Волга" (раньше она называлась "За возвращение на Родину" и вещала для советских граждан, оставшихся после войны на Западе). В потсдамском Доме офицеров проводились семинары членов литературного объединения ГСВГ, членом которого я состоял. На этих творческих собраниях выступали приезжавшие из Союза поэты и писатели.
  Мою пьесу в стихах "На берегах Эльбы" поставил для радиостанции "Волга" драматический театр ГСВГ. Режиссёром спектакля стал заслуженный деятель искусств РСФСР Тихон Алексеевич Кондрашов, с которым мы обсуждали в гостинице "Чёрный медведь" в Гере детали предстоящей постановки, обаятельный человек сильной воли и живого ума, ученик Леонида Мироновича Леонидова - актёра старой мхатовской школы.
  Музыку к спектаклю и пяти моим авторским песням в нём написали композитор Серебровский и руководитель Ансамбля песни и пляски ГСВГ, заслуженный артист РСФСР Сурен Исакович Баблоев (впоследствии народный артист СССР). Подружился с главным режиссёром театра, заслуженным деятелем искусств РСФСР Р.М. Кашириным, с актёрами Алексеем Мефодьевичем Преснецовым и Игорем Константиновичем Кашинцевым, который тогда ещё не был заслуженным артистом России, но уже успел сыграть главную роль в фильме Кристиана Штейнеке "Герр Иван" производства киностудии ДЕФА. Он много рассказывал о съёмках и своих планах на будущее в театре. Встречался с ними в Гере и Потсдаме, мы переписывались, несколько самых тёплых писем Преснецова, Кашинцева и Кондрашова храню до сих пор.
  Руководитель драматического театра в ГДР Евгений Борисович Кузнецов попросил написать шесть песен к готовившемуся им спектаклю "104 страницы про любовь" по пьесе Эдварда Радзинского. Я успел написать текст одной песни, а потом уехал поступать в МГУ.
  Что касается пьесы "На берегах Эльбы", в 1964 году она была напечатана в сборнике "Впереди пограничных застав", на радиостанции "Волга" по ней был создан и много раз передавался в эфир спектакль в исполнении артистов драматического театра ГСВГ, а в 1965 году, уже в Москве, на фоне военного парада в честь 20-летия Победы над Германией, отрывки из неё прозвучали по радио на всю страну.
  С тех времён радио стало для меня судьбой. Пока служил, в Краснодаре осуществили несколько радиопостановок по моим пьесам, в том числе по детской пьесе в стихах "Волшебная шишка". На радиостанции "Волга" не раз озвучивали циклы моих армейских стихов. А после МГУ 15 лет работал в Гостелерадио СССР, на радиостанции "Мир и Прогресс", где занимался контрпропагандой и спецпропагандой в чистом виде. Практику в нашем отделе регулярно проходили все офицеры-спецпропагандисты Советской Армии. С некоторыми из них, например, с капитаном первого ранга в отставке Георгием Николаевичем Грачиковым, дружу по сей день. Их в течение многих лет командировал к нам на месячную практику начальник Управления спецпропаганды ГлавПУРа Советской Армии генерал Д.А. Волкогонов.
  "Мир и Прогресс" вёл передачи на многих языках, в том числе и на немецком. В вещании на Германию нередко использовались мои авторские комментарии, если они касались европейских проблем. Работали в немецком отделе славные ребята - Володя Черкасов, Юра Игринёв, Женя Крышкин, Серёжа Фролов, Саша Нестеров, диктор Йозеф Клементиновский. Ю. Игринёв и С. Фролов впоследствии стали корреспондентами Гостелерадио СССР в Германии. Клементиновский перебрался туда насовсем и не так давно на одном из российских телеканалов рассказывал о своей судьбе (назвавшись при этом Сергеем Клементьевым).
  ... В художественной самодеятельности полка у меня были две основные функции - конферансье и чтеца. Довольно часто выезжали с концертами на советско-германские встречи, или, как мы говорили, "на дружбы", выступали в клубах и домах культуры, принадлежавших совместному акционерному обществу "Висмут". Каждый раз нас особо инструктировали о его закрытости и секретности: "Висмут" занимался в Рудных горах на западе Тюрингии добычей урана для производства советского ядерного оружия, работали в нём и наши, и немецкие специалисты, а также многочисленные немецкие заключённые.
  Расспрашивать о чём-либо сотрудников нам запрещалось, совместные "фуршеты" или обеды после концертов выливались в ничего не значившую болтовню. Часто в качестве бесплатной рабочей силы посылали на предприятия "Висмута" солдат из строевых подразделений Советской Армии, строго инструктируя при этом об особом режиме секретности. И хотя кормили там "на убой", солдатики не очень-то горели желанием потрудиться. Среди них стойко господствовало убеждение, что некое "радоновое излучение" приводит к раку лёгких. "Висмут" был государством в государстве, и всё, что творилось на урановых рудниках, было покрыто тайной.
  Как-то у меня родилась идея исполнить на очередной "дружбе" какую-нибудь советскую песню на немецком языке. В моде была песня "Пароход белый-беленький" на слова Геннадия Шпаликова. Я недолго думая вооружился словарём и сделал её подстрочный перевод, не соблюдая никаких правил грамматики. Когда художественный коллектив нашей части поехал с концертом на фабрику резиновых изделий в Гере, я, договорившись с ребятами-аккомпаниаторами, стал осуществлять свою идею. Мгновение зал безмолвствовал, потом раздался гомерический хохот. Но, как ни странно, когда я закончил исполнение, аплодировали минут пять. Видимо, радовались удачной шутке.
  Запомнилась встреча в окружном управлении МГБ ГДР, или, по-иному, "штази", в здании бывшего гестапо в Гере. Здание имеет в плане вид буквы "о", у него большой внутренний двор, куда вечером выпускали охранных овчарок. Немецкие гэбешники не поскупились, устроили перед выступлением нашего коллектива роскошный ужин. Мне в тот вечер пришлось замещать в полковом оркестре ударника, сержанта-москвича Алика Тер-Григоряна. Прежде я в руках не держал барабанных палочек и плохо представлял себе, как обращаться с ударными инструментами. Но после ужина, где на каждого пришлось почти по "фауст-патрону" шнапса, нахальства было не занимать. Вначале тихонько, потом всё громче и громче я колотил по тарелкам и барабанам, пока Миротвор Николаевич Кашинцев не прислал в оркестр записку: "Передайте ударнику, чтоб не заглушал остальных".
  Было и такое. К нам в часть приехали ученики старших классов одной из школ Геры. Очень хорошо выступали на сцене, но, когда запели революционную песню немецкого пролетариата, вдруг обвалилась штукатурка над сценой. Падала она, как в замедленном фильме, большими кусками, прямо им на головы. Сильнее всех пострадала школьница Криста Штайнгрюбер. Несколько человек погрузили её в полковую санитарную машину и быстро доставили в немецкую больницу. Там сделали перевязку, серьёзного ничего не было. Она отделалась ушибами, однако её оставили в больнице долечиваться.
  Запомнился же мне этот случай в особенности потому, что мать девушки прислала командиру части перечень того, что полк должен был возместить пострадавшей, с указанием обратного адреса: Gera, Eisenstrasse, 2. В список были включены расходы на трамвайные поездки мамы до больницы с целью проведать дочь, порванная кофточка Кристы, потерянная сандалия, разорванные, пока её переносили в санитарную машину, чулки, испачканный кровью носовой платок, стоимость переданных в больницу продуктов и т. п. Всё было подсчитано до пфеннига. Командир полка подивился такой скрупулёзности, но, к моему удивлению, велел всё оплатить.
  Ездили совместно с коллективами различных предприятий Геры на двухдневные экскурсии по Тюрингии, с ночёвками и без. Время от времени нашими спутниками в таких поездках были военнослужащие армий социалистических стран. У меня от этих путешествий осталось много снимков - фотоаппарат был всегда со мной.
  Однако подобные развлекательные (и вместе с тем познавательные) мероприятия занимали в моей солдатской жизни ничтожно малое место. Служба была суровой. Регулярные выезды - дважды в год - на Альтенграбовский полигон, поочерёдные дежурства на "точке", многочисленные учебные и боевые тревоги, учения в составе дивизии, армии и в рамках Варшавского договора, внезапные инспекторские проверки - всё это, вместе взятое, и было истинной сутью нашей службы.
  В 1963 году я провёл полтора месяца с желудочным заболеванием в военном госпитале в Бад-Берке. Это высокогорная курортная зона и один из центров здравоохранения бывшей ГДР. Немецкие и международные санатории искусно "встроены" в рельеф местности. В Бад-Берку можно добраться на автомашине и по железной дороге. Ходят узкоколейные поезда типа "кукушек", из-за частых туманов постоянно звонят колокола.
  В госпитале имелось карантинное отделение, строго изолированное от других помещений. Оно занимало половину четвёртого этажа больничного корпуса, лежали там военнослужащие с диагнозом "болезнь Боткина", она же гепатит, она же общепонятная желтуха. На стыке изолятора с нашим отделением общих желудочных заболеваний располагались туалеты. Тоска по Родине и жгучее желание вырваться хоть ненадолго домой побуждали некоторых солдатиков выпрашивать или выменивать на что-либо съестное у больных желтухой их плевки и слюну. Кто-то из инфицированных мог сжалиться и протянуть на высоте четвёртого этажа через окно из одного туалета в другой бумажку со своей мокротой, которую "счастливчик" слизывал в надежде заболеть и съездить на 45 суток в отпуск.
 
  * * *
  Уже наблюдались первые признаки разложения армии. Полковой сапожник, рядовой Мовлян Абдуразаков съездил в отпуск по семейным обстоятельствам в киргизский город Ош. Вернулся с нелегальным "грузом": внутри грецких орехов провёз больше килограмма анаши. Хозяйственному взводу, в котором он служил, этого хватило почти на полгода. Курили его анашу и многие солдаты из боевых подразделений.
  Серьёзной проблемой для ГСВГ был извечный российский порок - пьянство. У офицеров, сверхсрочников - "макаронников", как мы их называли, и вольнонаёмных возможностей и поводов для пьянки было гораздо больше, чем у солдат. Предлогом становилось что угодно: государственные, армейские, а иногда и православные праздники, повышение по службе, присвоение очередного звания, чей-то день рождения, отбытие в отпуск и возвращение из него, встречи и проводы сослуживцев при их переводе или увольнении в запас, не говоря уже о походах на рыбалку и охоту, выездах на "маёвки".
  Проблема усугубилась в начале 1960-х годов, когда в армию начали призывать отбывших сроки наказания уголовников. Полностью обеспечить пятимиллионную Советскую Армию того периода нормальными призывниками в условиях демографического спада, вызванного последствиями Великой Отечественной войны, стало невозможно. Вместо сокращения армии до посильных размеров решено было "забривать" бывших зэков. До ГСВГ эта волна докатилась не сразу и была поначалу слабее, чем во внутренних округах, но общая атмосфера ощутимо ухудшалась.
  В канун Нового 1965 года наш полк по тревоге был построен на плацу. Искали троих солдат, напавших в парке на окраине Геры на несовершеннолетнюю немку и её друга. Парня избили, девушку изнасиловали и ограбили - украли золотые часики. Немка успела кого-то из солдат поцарапать.
  На плацу каждый наш военнослужащий показывал руки и лицо пострадавшей и следователям из немецкой прокуратуры (случай небывалый!). Новогодний праздник для всех нас был бесповоротно испорчен.
  Оказалось, что вторая батарея заступала в наряд по полку 31 декабря, поэтому ей разрешили попраздновать 30-го. У "стариков" не обошлось, конечно, без шнапса, после выпивки их потянуло на "подвиги". Ночью трое старослужащих спустились по пожарной лестнице с третьего этажа, перемахнули через забор и пошли искать приключений. Их поймали и судили. Получили они несколько лет дисциплинарного батальона.
  Подобных случаев в Германии было в то время хоть отбавляй. Как-то, уже служа в строевой части штаба, я прочитал секретный приказ, который врезался в память. Двое советских сержантов из аэродромной обслуги изнасиловали и убили немецкую девочку лет восьми. Пойманных мерзавцев-педофилов было приказано предать суду ГДР. А этого как огня боялись военнослужащие, совершившие преступления в отношении гражданских лиц. Ведь приговоры немецких судов были неизмеримо строже наших "дисциплинарных взысканий".
  Конечно, неженатым военнослужащим приходилось туго без женской ласки. Сверхсрочники-"макаронники" рвались в отпуск, чтобы обзавестись на родине законной женой. К себе на Украину съездил наш бравый красавец-старшина Лазоренко и вернулся с восемнадцатилетней девушкой-селянкой, после чего начал гонять нас на вечернюю прогулку под окнами своей квартиры, заставляя всю батарею распевать: "Раз, два, три, калина, чернявая дивчина". А сама "чернявая дивчина" слушала наше пение у открытого окошка, млея от таких знаков внимания своего мужа. Старшина другой батареи, Омельченко, привёз с той же Украины немолодую и многоопытную жену Веру, сразу устроившуюся официанткой в офицерскую столовую и умело распустившую слух, что её муж - импотент.
  Солдаты решали "половой вопрос" в зависимости от случая и личной расторопности. Некоторые стремились попасть в команды, которые направлялись в Союз за молодым пополнением. Такая поездка означала не только полмесяца достаточно вольготной жизни, но и сулила любовные приключения. В Польше в те годы было очень туго с продуктами, и полячки приходили к нашим воинским эшелонам, зная об иного рода голоде, который испытывали русские солдаты. За килограмм сливочного масла или пару кило сахара солдат получал от "пани" всё, что ему требовалось.
  В Восточной Германии женщин за проституцию наказывали весьма своеобразно - поселяли на несколько лет в бараки, под надзор полиции. И в Гере, на окраине города, в полукилометре от нашей части, было три таких барака, где жили проштрафившиеся разновозрастные "жрицы любви". Самые голодные в этом смысле солдатики с риском быть пойманными гарнизонной комендатурой или немецкой полицией отваживались бегать к ним. В качестве оплаты брали с собой сигареты "Армейские", шнапс, "корн" или другую выпивку, а то и месячное солдатское жалованье - пятнадцать марок. Но и бойцы комендантского взвода не лаптем щи хлебали: они устраивали засады в кустах вокруг бараков, а иногда умудрялись затаиться даже на козырьке над входом в барак. Попавшимся тут же давали десять суток гауптвахты.
  Был и ещё один способ удовлетворения половых потребностей. К территории нашей части с одной из сторон примыкали дачные участки горожан, поздней осенью и зимой безлюдные. Там и назначали свидания солдаты, нашедшие себе подруг-немок. Почему-то любовницами наших солдат были преимущественно девчонки до шестнадцати лет или "фрау" прилично за сорок. Последние обустроивали встречи весьма обстоятельно: приносили с собой одеяла, еду, выпивку, контрацептивы, полотенца - на все случаи.
  Когда демобилизовывался на год раньше меня полковой повар Коля Буянов, он предложил мне в наследство свою "даму сердца", но я, памятуя свой первый подобный опыт, отказался. А первый опыт заключался в следующем. Уходил "на гражданку" мой земляк. У него загодя было назначено свидание с немкой, на которое он попасть до отправления своего эшелона уже никак не успевал. Вот и попросил меня, молодого солдата, пойти на свидание вместо него, дал её фотографию. В назначенное время я перебрался через забор, встретился с немкой, показал ей фото, познакомился, и мы рванули подальше от расположения части. Девушка привела меня на кладбище и предложила заняться любовью на засыпанной снегом могильной плите. Я был так ошарашен, что мгновенно ретировался, даже не попрощавшись.
  А однажды полк потряс совершенно невероятный случай. В окрестностях Геры у нас был свой свинарник, где на постоянной основе несли службу несколько человек из хозвзвода - свинари. Многие завидовали той свободе, которой они пользовались. К примеру, они могли обменять у местного населения свинину на шнапс. Горячую еду им завозили раз в сутки, ночевали они тоже в своём свинарнике. Однажды по какому-то вопросу там решил побывать заместитель командира полка по тылу подполковник Чулков. Приехал он в свинарник, а там никого нет. Ходил он, ходил меж свиней и вдруг слышит откуда-то сверху звуки гитары. Оказывается, в свинарнике имелось чердачное помещение и к лазу наверх была приставлена лестница.
  Подполковник, хоть и был грузен и неуклюж, не поленился забраться на чердак. Здесь челюсть у него отвисла надолго. Там оказалась женщина-инвалид лет сорока, без ноги. Её протез служивые умыкнули и надёжно спрятали. И немка уже полмесяца, вначале по принуждению, а затем и в охотку, находилась на чердаке в качестве коллективной любовницы всей команды свинарей. Солдаты, надо отдать им должное, кормили её, как говорится, от пуза, регулярно поили спиртным и, как она честно призналась, не обижали. Пришлось Чулкову срочно менять всю команду...
  В качестве примера "коррупции" на солдатском уровне приведу случай с моими приятелями - краснодарцем Колей Сапрыкиным и москвичами Аликом Тер-Григоряном и Борей Шитовым. Через полковой взвод связи они наладили отношения со связистами из штаба Группы войск и по подсказке последних съездили в отпуска "по семейным обстоятельствам". Дело в том, что отпусков кроме как по семейным обстоятельствам за три года службы нам не полагалось. Редчайшее исключение составляли отпуска "за особые заслуги", к примеру, за сбитый на учениях "конус". В случае же тяжёлой болезни или, не дай Бог, смерти кого-либо из ближайших родственников солдата или сержанта присылался телеграфный вызов, подтверждённый военкоматом по месту призыва военнослужащего. Такой вызов обозначался в тексте телеграммы как "заверенный факт". Но телеграмму можно было состряпать и в одном из промежуточных пунктов её прохождения, в частности, в пункте связи штаба ГСВГ в Потсдаме. Этим и пользовались штабные связисты. Брали за фальшивку с лжеотпускников в среднем по сто марок.
  Широко процветали в армии торговля и спекуляция. У немцев пользовались большой популярностью хорошие советские часы. По сравнению с немецкими "штамповками" наши "Чайка", "Полёт" и другие действительно отличались высоким качеством. Первая фраза, которую выучивал на немецком каждый вновь прибывший, была "кауфен зи ур", то есть "купите часы". И если родители были платёжеспособными, заказывал несколько штук для присылки с оказией. Немцам их продавали в гаштетах, чаще всего во время увольнительных. Герметичность и водонепроницаемость часов те проверяли весьма своеобразно: опускали часы на несколько минут в кружку с пивом, и если они после этого шли, сделка совершалась. Охотно покупали немцы привезённый из Союза кофе. Поскольку у нас килограмм продукта стоил всего четыре рубля, а в Германии - более ста марок, это тоже был неплохой бизнес. Многие солдаты, служившие на складах горюче-смазочных материалов или охранявшие их, весьма выгодно приторговывали бензином по принципу "что охраняю, то и имею".
  Падение морального уровня коснулось и офицеров. В течение трёх дней выслеживали молодого лейтенанта Литовченко, командира огневого взвода 2-й батареи. Было известно, что он связался с проституткой на 17 лет старше его, но где они встречались, никто не знал. Пытались ловить его по адресам прежде снимавшихся ею квартир. Когда его на четвёртый день поисков доставили в часть, он написал командиру полка рапорт с просьбой разрешить жениться на немке. На этом рапорте полковник Гречко вывел буквально такую резолюцию: "Х.. тебе в ж...". Лейтенанта после поимки в 24 часа выслали для прохождения дальнейшей службы на Камчатку.
  Вообще, полковник Гречко, о котором поговаривали, что он родственник маршала Андрея Антоновича Гречко, был непредсказуемой личностью. Мог, например, вернуться из отпуска совершенно неожиданно, посадить вертолёт на нашем стадионе и уже через пять минут распекать офицеров в штабе. Мог примчаться на "точку" в Наумбург и объявить боевую тревогу в праздничные день или ночь. Однажды к нам приехал народный артист СССР Николай Крючков. На территории части расклеили афиши о его выступлении перед личным составом полка. Но ни в назначенное время, ни позже выступление не состоялось. Крючков и Гречко уединились на квартире командира полка, пропьянствовали неделю, после чего знаменитый артист, так нигде и не появившись, убыл восвояси.
  Таких своеобразных командиров было тогда в Германии немало. Я не раз бывал в танковом полку, где служили мои земляки-краснодарцы Коля Полоус и Володя Тараненко. Располагался он в Иене, неподалёку от почти полностью вывезенных в Советский Союз знаменитых заводов оптического оборудования "Карл Цейс". Во время ужина в ресторане командир этого полка, будучи сильно навеселе, повздорил сначала с кем-то из немцев-посетителей, а потом и с обслуживающим персоналом. Недолго думая он смотался на машине в свою часть, поднял по тревоге танковую роту, на бешеной скорости подогнал её к "провинившемуся" ресторану и направил танковые орудия на здание. Конечно, началась дикая паника, все в чём были выскакивали на улицу. Не помню, был ли наказан "герой" происшествия, и если да, то каким образом.
  Жёны многих офицеров и сверхсрочников не отличались строгостью нравов. Оно и понятно. Мужчин вокруг хоть отбавляй, а женщины жили в полном безделье и скуке. Пример - жена моего покровителя Миротвора Николаевича Кашинцева, Жанна. От одного из солдат-москвичей я знал, что он с ней путается. Но однажды, когда полк был на стрельбах и в расположении части оставались только семьи и дежурная команда, у Жанны на квартире случилась шумная пьянка с голыми плясками на столе. Застукали в три часа ночи вместе с Жанной троих солдат из хозвзвода. Миротвор Николаевич срочно выехал со стрельб, дело кое-как замяли, учитывая, что у них была маленькая дочь.
  Однако, уже после моего отъезда из Германии, Жанна вновь отчебучила нечто из ряда вон выходящее, и Миротвора Николаевича перевели служить в Союз. Он развёлся с Жанной и подал рапорт о переводе его с политической на строевую службу. Женился вновь, на прекрасной женщине. Свадьбу отмечали у его родителей в Москве, он пригласил и меня с женой.
  Служил на Дальнем Востоке. Последний раз мы встретились в 1981 году. Он был в командировке в Москве, остановился в гостинице, куда я к нему и приехал. К этому времени Миротвор Николаевич был уже генерал-лейтенантом, командовал отдельной бригадой спецстроя в Благовещенске. За этим мудрёным названием скрывались десятки тысяч военных строителей, оборудовавших участок советско-китайской границы протяжённостью в полторы тысячи километров. Строили глубоко эшелонированную, до 90-120 километров, систему укреплённых районов с ядерным минированием. Миротвор Николаевич, царство ему небесное, остался в моей памяти образцом настоящего русского офицера.
  Запомнился мне один эпизод, относящийся к октябрю 1964 года. Я тогда по вечерам замещал на общественных началах ушедшую в декретный отпуск вольнонаёмную библиотекаршу. Прихожу после обеда в библиотеку, занимавшую несколько залов и комнат, открываю дверь имевшимися у меня ключами и... не верю глазам своим: на полу валяются сорванные со стен застеклённые портреты Хрущёва в рамах. Все стёкла разбиты. Слышу в самой дальней комнате шум. Направляюсь туда и по пути везде вижу скинутые на пол сборники трудов Хрущёва.
  Не знаю, что и думать: может, кто-то сошёл с ума? Нечто совсем невероятное ожидало меня под конец: замполит полка Борис Трофимович Чуксин с яростью сбрасывал уже последние книги Хрущёва. Увидев меня, заорал: "Хватит! Отцарствовался!", имея в виду Никиту Сергеевича. Оказалось, по радио только что сообщили об октябрьском пленуме ЦК КПСС, снявшем Н.С. Хрущёва с поста Первого секретаря Центрального комитета партии.
  Наш замполит не был исключением среди офицеров, которые ненавидели "кукурузника" за сокращение армии почти на два миллиона человек.
  1964 год запомнился ещё и тем, что колхозникам в Советском Союзе стали платить пенсию. Моя бабушка Ольга Васильевна написала мне, что впервые в свои 66 лет получает назначенные ей 11 рублей 27 копеек пенсии. Этой ничтожной суммой государство отблагодарило её за тридцать с лишним лет каторжного труда в колхозе! За "палочки" на трудодень! За искусственный голод 1933 года на Кубани, устроенный "отцом всех народов"! За жизнь в оккупации и последующее восстановление из руин разрушенного "коллективного хозяйства"! Нормально прожить в старости на такие деньги было невозможно. И, наверное, весьма символично то, что в 1970 году она умерла буквально на грядках, вскапывая собственный огород. На её похороны я прилетел в Краснодар глубокой ночью, попутного транспорта до станицы не было, я прошёл пешком во тьме кромешной 24 километра, обливаясь слезами и вспоминая, не обидел ли чем мою дорогую "бабушку Бабулю".
  Для студентов, призванных в армию с дневных отделений высших учебных заведений, никаких послаблений или льгот во время службы не предусматривалось. Демобилизация осуществлялась в общем порядке - осенью и зимой 1965 года, таким образом я в случае возвращения в Краснодарский политехнический терял вместе с тремя годами службы автоматически и четвёртый, учебный. Решил поступать заново в другой ВУЗ. А для этого нужно было окончить полугодичные подготовительные курсы для военнослужащих и сдать экзамены. К счастью, у нас такие курсы были - при советской средней школе Љ 59 в Гере. Занимались по вечерам. Проучившись полгода, я успешно сдал все экзамены.
  Но в июле, когда нам было пора отправляться в разные ВУЗы, наш полк находился в лагерях в другом конце ГДР. Вызовы же должны были прийти в Геру, на "зимние квартиры", ждали их десять человек, ждали мучительно, я даже впервые в жизни закурил. Каждый день посылали в часть радиозапрос: не пришёл ли кому-то вызов? И вот получили все, кроме меня. Мой приятель, телеграфист Сережа Денисенко, переживавший, пожалуй, не меньше меня, слал запросы в Москву, Берлин и другие промежуточные пункты прохождения корреспонденции. В эти дни у меня, кажется, появилась первая седина. К великому счастью, за два часа до отправления всех десятерых абитуриентов из лагерей в Геру пришёл вызов и на меня.
  Наконец-то отъезд в Москву для поступления в МГУ. Ехали в разных эшелонах и поездах 11суток. 16 июля - пересыльный пункт в знакомом до боли Наумбурге. 18 июля - пересылка в знакомом тоже, хотя и несколько меньше, Веймаре. 22 июля - пункт в незнакомом вовсе Бернау. В этом небольшом городке удалось два-три часа побродить по центру, увидеть построенную ещё в XIV веке, но хорошо сохранившуюся крепостную стену. Попробовал знаменитое и тоже старинное пиво местного производства.
  24 июля собираются все советские, что проходят воинскую службу или работают в Бернау. Как же! Ведь провожают первый в году дембельский эшелон, собранный почти со всей Германии из числа поступающих в вузы. Оркестр играет знаменитый марш "Прощание славянки". Поезд медленно проплывает мимо стоящих на пригорке вдоль насыпи, плачущих и машущих нам руками, таких родных и близких нам незнакомых людей. Честное слово, удержаться от слёз в тот момент было невозможно. Впереди Брест, а значит - всё, конец службе. Прощай, Германия!

Тайны службы и жизни солдат Советской Армии в ГДР.
Судя по названию фильма и первым кадрам, служба и жизнь советских солдат в ГСВГ была сущим кошмаром?

Отредактировано vt10otb (07-12-2016 09:42:41)

Есть повод выучить язык, чтобы узнать эти тайны...

Документ нач.штаба ЗГВ от 23.января 1992г. касающийся контракта на продажу нем.ТЭЛЭКОМу кабельной сети связи ЗГВ.
(в/ч пп 83373 - 132 брс)

Подобные приказы нам на утреннем разводе зачитывали.

Да это Тутов. Медпункт батальона (роты) аэродромно- технического обслуживания.