Был конец ноября. Заканчивался очередной охотничий сезон. Пару дней назад я спустился с верховий реки, где добывал соболя и где прожил почти месяц. В этом году на становом хребте и боковых отрогах отходящих от него, как никогда обильно уродилась рябина,- основная пища соболя впервые месяцы осени, до больших снегопадов. Глубокий снег вынудил меня прекратить промысел и уйти с верхней избушки, стоящей под самым водоразделом. В низовьях реки снежный покров был меньше, недельку - другую здесь еще можно было поохотиться, пока собаки не станут "плыть" в снегу.
Моя нижняя избушка находилась на правом низменном берегу реки Большой Тюхтет. Напротив, с левого высокого берега в реку впадал большой ключ, под названием Буровой. Название свое он получил после того как лет пятнадцать назад, геологи провели по нему бурение скважин, на предмет залегания золотоносных песков. Со слов знакомого маркшейдера пробы дали положительный результат, то есть подтвердили наличие золота. Однако для промышленной разработки процентное содержание драгоценного металла на тонну породы оказалось низким. Дальнейшие изыскания свернули, но на устье ключа еще долго лежали не кому ненужные ящики с отобранными пробами и ржавые буровые трубы.
За многие годы охоты, я изучил все уголки обширной территории закрепленной за мной тайги,- знал на каком перевале, в каком ключе, или пади живут соболя того или иного окраса. По Буровому ключу водились самые лучшие соболя на всем охотничьем участке,- с пышной шелковистой остью темного окраса и такой же темной густой подпушью, - мечта любого охотника.
В оставшиеся до выхода домой дни я планировал поохотиться в Буровом ключе.
Однако резко ударившие морозы внесли свои коррективы в мои охотничьи планы. Столбик термометра даже к полудню не поднимался выше минус двадцати. С заходом солнца мороз усиливался, избушка сильно выстывала, несколько раз за ночь приходилось вставать и подкладывать в печь дров. Да и ночи стали длинными нескончаемыми, в пять вечера было уже темно, в восемь утра еще темно. Световой день стал короток. По всему выходило,- пора домой.
Но и не сходить в Буровой я просто не мог. Потом весь год до следующего сезона будешь жалеть, что не прошелся по этим угодьям, не посмотрел, что и как. Всегда когда оставался не исполненным какой-то замысел, в душе появлялся осадок неудовлетворенности.
Накануне вечером решил,- схожу в Буровой хоть на один день и тогда со спокойной совестью, - домой.
Проснувшись, быстро позавтракал и, собрав в рюкзак все необходимое, вышел из избушки. Постоял, слушая морозную тишину. Где-то в лесу звонко треснуло дерево,- верный признак усиливающегося мороза. Подошел к висевшему на углу избушки термометру,- ртутный столбик замер на отметке двадцать семь.
- На восходе всегда холоднее, днем отпустит, - вслух произнес я, обращаясь к крутившимся возле меня собакам. Накинув рюкзак на плечи, двинулся в сторону реки. Минут через тридцать - сорок вышел на речную косу, на минуту остановился. Над вершинами кедров, стоящих на том берегу, показался бледный диск солнца, висящий в морозной дымке. Начинался новый день.
Боковым зрением заметил как под противоположным берегом, имеющим высокий яр, показался какой-то приземистый зверь. Он появился из-за поворота, так как речка в этом месте делала крутой изгиб, в форме дуги. Присмотревшись, я узнал в нем речную выдру. Видимо она делала переход от одной полыньи к другой. Переломив ружье, я вложил в стволы патроны с крупной дробью, и когда выдра поравнялась со мной, - выстрелил. Зверь забился на месте, а затем куда-то исчез. Подбежав к тому месту, где была выдра, я увидел на снегу росчерки дробин и большой мазок крови. След зверя уходил в снежную нору. Ногами стал раскидывать снег на этом месте и обнаружил, что под ним лежит лед, обломившийся от берега кусками, между которыми были пустоты. Видимо, первые морозы, еще в конце октября сковали реку льдом, затем уровень воды стал падать из-за холодов и лед под собственной тяжестью и тяжестью снега стал обламываться, образуя ледяные лабиринты в которые и ушла выдра.
На выстрел прибежали собаки, обнюхав следы, стали метаться вдоль берега, видимо не могли определить, где находиться зверь. Взяв ружье на изготовку, я отошел от яра в сторону, чтобы обзор был лучше и стал осматривать реку, - не покажется ли где раненный зверь.
Влево от меня,- вверх по реке яр тянулся метров на двадцать. Вправо,- вниз по реке метров на семьдесят, затем река выправляла изгиб и разбивалась на два рукава, в вершине которых был остров с большим наносником. Видно было, что не один год здесь оседали деревья, кусты, валежник, лесной хлам, принесенные сюда половодьем.
В какой-то момент мое внимание привлекли собаки, которые метрах в пятнадцати ниже, у берега, на самом изгибе реки, начали раскапывать снег и скулить. Подойдя к ним, я почувствовал ногами под снегом неровности льда, как и на месте выстрела,- значит, и здесь были пустоты. Сняв рюкзак, бросил его на яр, на него положил ружье,- мешали раскидывать снег, и стал помогать собакам. Вдруг мне показалось, что я увидел под открывающимся от снега льдом, что-то темное, и это что-то,- шевелилось.
"Выдра!"- мелькнуло в мозгу, и я, не раздумывая, подпрыгнул, - чтобы своим весом проломить ледяную корку и дать возможность собакам поймать зверя. Лед и на самом деле проломился, и я оказался по грудь в ледяной воде. Как оказалось, - под обломками старого льда, засыпанного толстым слоем снега, была совсем тоненькая ледяная корочка, которая и проломилась при моем прыжке.
В первый момент я даже не испугался, лишь обругал себя растяпой, - знал ведь, что под большим снегом, да на течении лед всегда тонок. А здесь под яром, на самой излучине,- самое быстрое течение. Даже если в начале ледостава лед и был толстым, то под глубоким снегом стал тонким, - его снизу слизала вода, имеющая плюсовую температуру.
В данном случае азарт сыграл со мной злую шутку.
Моментально оценив обстановку, понял, что выбраться на высокий, отвесный берег не смогу, - стоял по плечи в воде, а надо мной возвышался почти двухметровый яр. Тогда оттолкнувшись ногами от дна, я навалился животом на кромку льда, - пытаясь выбраться из полыньи, которая под моим весом обломилась. Сделал еще несколько попыток, - результат был один, - тонкий лед кромки не держал меня,- обламывался. Тело стало замерзать в холодной воде, намокшая одежда отяжелела, быстрое течение тянуло вниз по руслу реки.
Поняв бесполезность попыток выбраться на лед, я начал локтями ломать ледяную спайку вдоль берега пробиваясь к более пологому откосу яра. В этом месте была большая круглая выемка, по краям которой из земли торчали оборванные корни дерева когда-то росшего на яру и смытого половодьем. Цепляясь руками за корни, - подтянулся и с большим трудом, на четвереньках выполз на берег. Вся моя одежда сразу об липла снегом и стала превращаться в панцирь. Я понял, что если сейчас же не сниму с себя все, через несколько минут превращусь в ледяную статую.
В первую очередь, сидя, стянул с ног ичиги. А затем, обрывая пуговки начал стаскивать с себя одежду. Оставшись в одних трусах и шапке, оторвал уже примерзший клапан кармана курточки,- достал коробок спичек в непромокаемой упаковке. А затем, подчиняясь скорее инстинкту, чем замерзшему разуму, - побежал к наноснику. Он представлял собой многолетний слоеный "пирог" состоящий из огромных стволов вековых кедров, стволов поменьше,- пихт и елей, мелких веток, жердей и сучьев, которые были плотно забиты хвоей, травой, и лесным сором. Ни один год река приносила сюда дань, которую собирала по своим берегам.
Разорвав зубами упаковку, одеревеневшими пальцами, рассыпая на снег, достал пучок спичек, - добыл огонь. Медленно, чтобы не потушить, поднес крохотный огонек к пучку сухой хвои. Затрещав, хвоя занялась пламенем, выкинув вверх сиреневую струйку дыма. Обламывая торчащие из наносника сучки, стал подкладывать в разгорающийся костерок. Спустя какое-то время костерок превратился в хороший костер, который все расширялся и расширялся, захватывая все новые площади. Выдернув из наносника пластину березовой коры, бросил на снег, встал на нее ничего не чувствующими ногами. Не чувствовал я и своей кожи. Если вначале после купания кожа горела, и ее покалывало миллионами игл, то теперь мне казалось, что на тело надели жесткую мешковину, которая ломалась на изгибах при движении. Жар от разрастающегося пламени стал невыносим, и мне пришлось обустроиться подальше от костра на сооруженном помосте из жердей. Поворачиваясь к пламени то спиной то грудью, я калил тело до такой степени, что казалось кожа вздувается пузырями и кровь закипает в венах. Прогревшись до обильного пота, я сбегал в район полыньи и приволок часть одежды, обувь, и, развесив ее около огня на сучках и коряжинах, вновь приступил к "прогреву" организма.
Высушив в первую очередь обувь, повторил поход за остальными вещами.
Жар от горевшего наносника чувствовался на расстоянии двух десятков метров, снег осел, ближе к огню про таял до земли.
Теперь моей задачей было не сжечь одежду, и я только успевал ее поворачивать и относить подальше от испепеляющего жара на безопасное расстояние.
Оттащив в сторону несколько горящих головешек, развел небольшой костер, навесил на таганок котелок с нарубленным льдом.
По мере того как высыхала одежда, я складывал ее на сухую валежину. А сам "дефилировал" возле горевшего наносника в одних трусах, продолжая температурную экзекуцию бренного тела, осушив при этом два котелка горячего чая. Пот катился по телу, что называется в три ручья. Я прекрасно понимал от того чем закончится "моржевание" будет зависеть мое возвращение домой.
Просушив всю одежду до хруста, - оделся. Накинув на плечи рюкзак, и захватив ружье, тронулся в сторону избушки. На косе остановился, оглянувшись, увидел, - продолжавший гореть наносник, чернеющую под яром, не присыпанную снегом свежую полоску льда, диск закатного солнца, виднеющийся в морозной дымке.
Заканчивался очередной день охоты.
Следующий день провел в избушке, занимаясь починкой одежды и отдыхая. Удостоверившись, что речной экстрим прошел для организма без последствий, вновь запланировал сходить в Буровой ключ.

Владимир Репин

   
©